Контрреволюция и бунт (ЛП)

В классическом театре стих является доминирующим голосом двумерного мира. Этот стих бросает вызов правилам обычного языка и становится средством выражения того, что остается невысказанным в установившейся реальности. Опять же, именно ритм стиха делает возможным, до всякого конкретного содержания, извержение нереальной реальности и ее истины. «Законы красоты» формируют реальность для того, чтобы сделать ее прозрачной. Это «сублимированный» режим, в котором говорят главные герои классического театра, а не только то, что они делают и страдают, который вызывает и в то же время отвергает то, что есть.

Буржуазный театр (здесь имеется в виду театр, в котором главными действующими лицами являются представители буржуазии) с самого начала движется в десублимированной, деидеализированной, эстетической вселенной. Стихи сменяет проза, исторический декор отбрасывается, преобладает реализм. Классическая форма уступает место открытым формам («Буря и стресс»). Но эгалитарные идеи буржуазной революции взрывают реалистическую вселенную: классовый конфликт между дворянством и буржуазией принимает форму трагедии, для которой нет решения. И когда этот классовый конфликт больше не занимает центральное место на сцене, специфическое буржуазное содержание выходит за рамки: буржуазный мир разрушается символическими фигурами или конфигурациями, которые становятся вестниками катастрофы и освобождения (Ибсен, Герхарт Гауптман).

Роман не закрыт для этой эстетической трансцендентности. Независимо от того, какой конкретный «сюжет» или среда являются предметом романа, его проза может разрушить устоявшуюся вселенную. Кафка, пожалуй, самый выдающийся пример. С самого начала связи с данной реальностью обрываются, называя вещи своими именами, которые оказываются неправильными. Несоответствие между тем, что говорится в названии, и тем, что есть, становится непреодолимым. Или это скорее совпадение, буквальная идентичность между ними, что и является ужасом? В любом случае, этот язык прорывается сквозь маскарад: иллюзия кроется в самой реальности, а не в произведении искусства. Эта работа по самой своей структуре является бунтом — с миром, который она изображает, нет никакого мыслимого примирения.