«Контрреволюционер» Сталин. По ту сторону марксизма-ленинизма

Маркс кладет в основу логики истории не свободу, а эволюцию техники и производительных сил, однако, в отличие от Гегеля, не показывает диалектики этой эволюции. Техника или производительные силы эволюционируют от чего и к чему? И почему именно так? Post factum можно показать, к чему и почему, но предсказать – нельзя. Тем более что техника вообще оказывалась не самостоятельным феноменом, а она подчинена логики свободы, потому что техника освобождает человека, и она и развивалась, собственно, по Марксу, только для того, чтобы освобождать человека от физического труда и давать ему свободное время для творчества. «Вкалывают роботы, счастлив человек» – как пелось в песне из советского детского кинофильма. Да и в понятие «производительных сил» надо включать не только машины и коммуникации, а самого человека, с его свободой и всеми иными способностями.

Таким образом, марксова «логика истории» оказалась в плену у гегелевской, оказалась всего лишь её вариацией. Эволюция свободы у Гегеля подчинялась закону логики, или даже математики. От единичности – через особенность – к всеобщности. И поэтому, постигнув этот закон, можно было заранее предсказать, куда будет вести логика истории. Знаменитая метафора В. Беньямина насчет горбатого карлика, который сидит внутри «шахматного автомата» и играет за куклу, – как раз про «исторический материализм» – куклу, внутри которой прячется гегелевская теология.

Современная либеральная мысль свела всю философскую западную количественную традицию анализа власти от Платона и Аристотеля до Гегеля к противостоянию «демократии» и «диктатуры»: шесть понятий (демократия, республика, аристократия, олигархия, монархия и тирания) для либералов – слишком много и сложно. Но и Маркс свел качественный анализ власти, известный тысячелетия (!!!), дающий пять понятий (брахманы, кшатрии, вайшья, шудры и далиты) всего к двум: противостоянию шудр и вайшья, буржуазии и пролетариата, кшатриев объявил «инструментом в руках господствующего класса», брахманов – «интеллигентской прослойкой», далитов – подвидом шудр (люмпены – подвид пролетариев). В XX веке А. Грамши и Франкфуртская школа, конечно, подвергли ревизии такое понимание интеллигенции и настояли, что коммуникация, а следовательно, и отвечающая за неё интеллигенция, ни чуть не менее, а даже более важна, чем экономика, производство и целерациональная деятельность. Марксист Милован Джилас реабилитировал и государство (кшатриев), доказав, что оно ничуть не меньше подпадает под марксово определение класса, чем все иные классы.

Но в популярной пропаганде до сих пор налицо примитивизация теорий власти и у либералов, и у левых. Но если консерваторы хотят быть конкурентоспособны, то им надлежит перестать думать, что самый консервативный консерватизм упирается в религию, например, в христианство. Надо идти ещё дальше назад, к истокам, которые богаты, а не вперед, в будущее, которое бедно. Надо идти к исконной индо-европейской философской матрице, это и есть путь всякого мудрого консерватизма, в противоположность поверхностному либеральному прогрессизму.

Собственно, цель истории только тогда и будет достигнута, когда будет эксплицировано всё богатство её начала. Истинными прогрессистами поэтому выступают как раз консерваторы, идущие к истоку, историки, а не футурологи.