Спустя полтора десятка лет, вспоминая то сумбурное время, Якир о нем напишет в газете «Правда»:
«Отрезанная от главных сил нашей армии дивизия очутилась в глубоком тылу. На юге — море, англо-французский флот, поддерживающий белые десанты. На юго-западе — румыны… На севере Петлюра и галичане. В тылу — кулацкие банды, восстания, колокольный набатный звон, разрушенные мосты, нападения на склады, постоянные стычки с отдельными отрядами, зверское уничтожение наших людей. И под конец новый «гость» на главной тыловой магистрали, на узловой станции Помошной — Махно с его всеразлагающей большой бандитствующей армией».
И тут же сообщается о блестящих действиях войск, окруженных со всех сторон злобным и беспощадным врагом:
«Велики были отвага, выдержка… Стремительность нападения войск Южной группы вызывала растерянность и панику во всех частях противника…»
Не вступая в бой и с красными, Махно выделил отряд во главе с отчаянным матросом. Верному ему и делу анархии одноглазому молдаванину поставил одну-единственную задачу — захватить колонну с «пироксилином».
Одноглазый, столь же хитрый, как и отчаянный, свернув черный стяг и подстегнув к нему кумачовое полотнище, выдавая себя за партизанский отряд Врадиевской волости, выбрав для движения глухари-проселки, без особого труда двигался на север вровень с колоннами Южной группы. Следом за отрядом крепыши ездовые вели, несколько упряжек крепышей ломовиков на три уноса каждая…
В Пеньках хуторяне на славу угостили флотских, сами тянулись к чарке… Одноглазый Халупа успел выслать вперед своих людей.
Сентябрьская ночь на Уманщине непроглядна, кругом — тьма кромешная. Деготь! Подумал-подумал Куценко и не пошел на сеновал — любимое место отдыха. Полез в бронемашину «Марат». Опустившись на поворотную лапу-сиденье, положив руки на задок пулемета, вмиг уснул.
Снилось командиру: его судно «Отважный» попало в шторм. Высокие волны тяжкими молотами бьют в борта, и с каждым ударом острые выступы корабельной оснастки вонзаются в омертвевшее тело. Стремительный полет в пучину, и… зажавшая подбородок турель встряхнула моряка.
Без включенного двигателя, без моторов «цоб-цобе» «Марат» вовсю летел вперед. Пока пробуждавшееся сознание переводило его с борта миноносца в люк броневика, Куценко успел получить еще несколько внушительных тумаков.
Первым делом моряк пустил в ход руки. Успокоился — нащупал на дне машины два окованных жестью ящика. Пресловутый «пироксилин» — фамильный жемчуг и бриллианты всех именитых петроградских, московских, киевских семей — цел… Удирая под крылышко англо-франко-греческих десантов, буржуазия и дворянская знать перевели свои ценности из столичных сейфов в банки Одессы. Стремительный удар советских дивизий весной 1919 года освободил столицу Черноморья от оккупантов, а буржуазию — от их сокровищ.
Куценко судорожно прилип к смотровой щели. Ночной мрак только начал таять, а все же зоркий глаз моряка уловил очертания бешено мчащейся упряжки в три уноса и размахивающих плетьми чужих ездовых. Неслись под уклоны иные упряжки… Факт! Самое ценное находилось здесь, на дне «Марата». Но и в прочие машины втиснуты кофры, переполненные золотом, иностранной валютой. А теперь — в одну ночь республика лишилась несметного богатства. А почему? — терзал себя моряк… Ждать заслуженного или же самому вынести себе приговор? Что? Зря напутствовали его? И кто? Весь Реввоенсовет! Затонский сказал с присущей ему мягкостью: «На вас, товарищ Куценко, и на ваших ребят вся надежда!» А Гамарник, как всегда энергично размахивая руками, гремел перед строем моряков: «Чтоб отстоять свободу, Ленин создал нашу могучую Красную Армию. Чтоб справиться потом с разрухой, Ленину понадобится много золота!» Якир же провожал отряд известным стишком: «Все куплю, сказало злато, все возьму, сказал булат…» А куда, думал моряк, укатилось золото, которое так нужно Ленину для борьбы с разрухой?..
Куценко сорвал с себя бескозырку. В его голове пылало, как в судовой топке. Хватая воздух, он, словно поддувало, широко распахнул рот. И враз успокоился. Вот кабы он пошел на сеновал, манивший пьянящим духом свежескошенной вики… А здесь, пока котелок варит и руки целы, еще не все пропало…
С самого начала, когда перешли на воловью тягу, было решено — «Марат», одну из всех машин, иметь все время если не «под парами», то «с парами». Его баки не опоражнивались.