Контрудар

— А кто же вы будете, синьор? — спросил изумленный комедиант. — За кого мне помолиться санта Марии?

— Молись, папаша, за своего земляка… — Мотоциклист нажал на стартер и после некоторого раздумья добавил: — За синьора… Карретеро… Вива Куба!

Машина унеслась в сторону Майами.

«Славный малый этот синьор Карретеро! — подумал Камило Самора. — Но что же там на фермах? Солдаты любят веселые штучки…»

Вдруг медведь сердито зарычал: на поляну донесся шум голосов. Увешанный жирными глухарями, возвращался с охоты капрал Хелл. За ним, с двумя ружьями за плечом, ковылял мордатый солдат Пирс. Капрал, приблизившись к огню, пинком ноги опрокинул чугунок. Почернела, смешавшись с золой, кукуруза. Заметался медведь. Старый Самора, вскочив на ноги, обнажил голову. Скользнув за ствол пальмы, боязливо выглядывал оттуда Хосе.

Раздалась команда: «Пошли, черномазые!»

Впереди шагал солдат. За ним, нахлобучив сомбреро, поводырь с бубном под мышкой. Медведь безучастно топал рядом с хозяином. Опустив голову, с чугунком в руках, плелся юный комедиант. Замыкал шествие воинственный капрал.

«Пройти бы мимо, — думал он. — А черномазые? Нам что ни день долбят: хорош тот негр, который мертв, хороши те черномазые, которые воюют против черномазых. Как весь этот сброд из лагерей у флоридских ферм. Как сам капитан Джон Рамос, «полуянки», не зря его так прозвали.

Шатался бы старик со своим бродячим театром на потеху людям и нашему брату — солдатам. А Пирс? Ведь это алабамец. На все сто процентов! И сам Рамос вместе с отцом двадцать лет ковбойничали там, в Алабаме… У алабамцев длинные уши осла и цепкие руки обезьяны. О всевышний! За капральский мундир — спасибо тебе. Но хорошо уж то, что я родился в Балтиморе…»

Вскоре показался Лагерь с его вышками, пулеметными капонирами, изгородью из колючей проволоки и будками сторожевых собак.

Комендант Джон Рамос — кадровый офицер американской армии, взглянув на задержанных, подумал: не каверза ли это Фиделя Кастро? Теперь не те времена, когда славные ребята из страны Колумба, перешагнув Рейн, весело маршировали по немецкой земле. После уж стало не то. В Корее, например… А теперь тем более…

— Сначала проверим, какие вы комедиантосы… — надменно и зло изрек капитан.

«Дело дрянь, — подумал виехо. — Офицер свой, кубинец. Но эти продажные шкуры бывают хуже янки».

Началось представление. Медведь, переваливаясь с боку на бок, с бутылкой в лапе, изображал пьяницу. Камило Самора напряженным взглядом — в нем отражались и страх, и надежда, и мольба — впился в глаза Анциано. Хосе понимал переживания отца. Нелегко давался каждый кусок. А сейчас старый и сам не свой… Все бредит Кубой… Страх за отца и тревога теснили сердце малыша.

Хосе, потянув цепочку, извлек из кармана старенькой, расшитой позументами курточки мельхиоровый свисток. Поднес его ко рту, пронзительно свистнул.

Медведь встрепенулся, заревел, поднялся на дыбы. Широко шагая, направился к мальчику. Обхватил его лапами, вскинул кверху. Перевернувшись в воздухе, Хосе сел на плечи зверя. Вся в маскировочной униформе, разношерстная толпа наемников неистово ржала. Расплылось в улыбке сытое лицо Рамоса.

Камило коснулся бубна. Запел, все время думая о встреченном в пальмовой роще добром синьоре:

Погоняет волов карретеро,
Долог день — все тростник и тростник.
И в боис[11]

нерадостно, серо —Ко всему карретеро привык…

Вздымая лапами пыль, зверь пошел по кругу. В воздухе повисла тяжелая красноватая пелена. Анциано, приплясывая, восторженно рычал. Легко неся на себе мальчика, в такт песне и звону пандеро[12]

, передними лапами то хлопал в ладоши, то бил себя по мохнатым окорокам, то по бурой морде. Казалось, что на круг вышел искусный танцор, переодетый медведем.

Наемники — беглецы с Кубы, видевшие медведя впервые, — взревели. Радовался и Хелл: «Черномазые черномазыми, а отпуск, считай, в кармане!»

Камило и Хосе обменялись взглядами, полными тепла и взаимной преданности.

— Ол райт, — сказал капитан Рамос. Он знал, как следует поступать с теми красными, что пока еще хозяйничают там, на Кубе, и с теми, что лезут в военный лагерь под чужой личиной. Корея, слава богу, кое-кого кое-чему научила! И недаром он, Джон Рамос, долгие годы провел в седле в роли скотогона. Красные — тот же скот! Пряник и бич! Но это еще не все: правильный ковбой обходится самым коротким пряником и самым длинным бичом.

— Обыскать! — раздалась команда.

Впрочем, кроме этих бродяг есть иные дела: ждут в лагере Мануэля де Барона. Американскому офицеру на него чхать, но… Пентагону нужна кубинская вывеска. Другое дело — шеф, до войны крупный скотовод Алабамы, а теперь полковник Стронг. Ему капитан не только подчинен, но и по-собачьи предан. Шеф тянул Рамоса, тянул ковбоя от капрала до капитана.