Контрудар (Роман, повести, рассказы)

— Первым долгом выдали мне обмундирование, оружие. Собрались это бойцы, смотрят, что к чему я стану привьючивать. Один подходит и говорит: «Товарищ политком, вам надо к вещевому каптеру — шлюз получить. Без него на коне не поедете». И знаете, кто так подкатился ко мне? Тот, который недолго командовал эскадроном до Ракиты-Ракитянского. Он хоть и трудящий, но прямо скажу, не из первого сорта. Видали — нос у него перешиблен. В пьянке, еще до революции, кто-то угодил ему по физии обушком. А сейчас он в эскадроне самый первый заводила. Я спокойно заявляю: «Товарищ Слива, вот вам моя записка, ступайте и получите от моего имени шлюз и заткните им себе то место, которым порядочная кавалерия полирует седло». Ну, ребята смеются, поняли: Слива не на того напал. Сел я с ними в кружок. Беру аккорд за аккордом. Излагаю про политику Коммунистической партии и советской власти. «Мы всю политику прошли своими горбами, ученые, — говорит Слива, — и барчуки, и немец, и гетман, и Деникин, и кадет, и казак, одним словом, вся контра нам политику вливала нагаечками получше, чем вы, товарищ политком, языком. Вы, — говорит он, — лучше воспитайте сознание в тех, — и показывает на тамбовских бывших дезертиров да еще на Чмеля и Кашкина, — новичков, что прибыли с нашим эшелоном…»

— Ты, Петро, лучше расскажи, — перебил Дындика Твердохлеб, — чем ты их все-таки взял?

— Ну что я вам скажу, касатики, — продолжал моряк. — Вижу, инструмент расстроен сверх меры. Фальшивят все регистры. Вспомнил я нашего Тараса Гурьяныча и решаю: нет, не я буду Дындик, если я вам не дам подходящую настройку и тонировку. Вот подвели мне будто для смеха старую грузную клячу. Это кому? Своему законному политкому? Я им говорю: «Вот вы, герои, привыкли, чтобы вас возили кобылы, а кто из вас четырехногую животину повезет?» Говорю и залажу под клячу. Просунул голову меж ее ног, обхватил их руками, поднажал, и как ни упиралась кобыла, а пронес ее по всему двору. Попробовали их силачи — ни в какую. Взялся за это дело Слива, оконфузился. А этот самый Ракита стоит в стороне, усмехается, а потом и говорит: «Товарищи, наш Петр Мефодьевич один втаскивал пианино на шестой этаж, с ним, э, не тягайтесь». И сдавалось мне, вот-вот скажет: «Это знаменитый Джек Лондон». Я бы тогда не смолчал. Напомнил бы ему «Стенвея». А про пианино ему, верно, этот земгусар Карлуша сказал. По инструкции я обязан подымать авторитет командира, хоть душа у него и поганая, а получилось, что командир мой авторитет поддержал. Как услыхали кавалеристы слова Индюка, это они так окрестили бывшего гусара, загалдели: «Это свой, свой в доску!» А я им крою на весь басовый регистр: «Не только свой в доску, но и тельняшка в полоску». Потом уже пошло и пошло как по маслу. Клячу увели и подседлали мне не лошадь — огонь, лучшего жеребца эскадрона, седого в яблоках.

От станции к селу дымила мышиной пылью тачанка. Чубатый ездовой гвардейского сложения Фрол Кашкин лихо, по-кучерски пощелкивал длинным кнутом.

— Да, — продолжала разговор уже немолодая женщина, обращаясь к сидящему рядом Раките-Ракитянскому, — Истомин был весьма любезен и определил моего Аркашу на такую хорошую вакансию… Это, как уверяет Лили Истомина, из всех дивизий Тринадцатой армии самая лучшая. Да и вам, Глеб Андреевич, услужил. Не так одиноко.

— Добавьте, — пробурчал бывший штаб-ротмистр, — и вместе с нами послал этого, э, большевиствующего прапорщика Ромашку.

— Да, я помню его сестричку, — поджав губы, протянула спутница Ракитянского. — Самая замкнутая, самая нелюдимая бука была в институте. Не то что ваша Натали…

— Ах, — тяжело вздохнул бывший гусар, — подумать только — блестящие штаб-офицеры девятого Киевского гусарского полка, э, Парусов и Ракита-Ракитянский…

— По-вашему, было лучше, — сощурила ярко-голубые глаза женщина, — когда Аркаше пришлось продавать газеты у киевской оперы? Или же вы, офицер императорской конницы, проводили дни и ночи в кафе Семадени? Пробивались милостью кельнерш и спекулянтской мелюзги!

— Забудем, Грета Ивановна. Здесь не киевская опера и не кафе Семадени. Нынче вы, э, жена начальника штаба дивизии, боевой непобедимой Украинской, — не малороссийской, имейте в виду, — дивизии, ездите в тачанке командира отдельного кавалерийского эскадрона то-ва-ри-ща Ракиты-Ракитянского. «Откиньте всякий страх и можете держать себя свободно…»

— Это совсем не смешно, милый Глеб Андреевич, хотя и не так печально, — с горечью отчеканила Парусова. — Поймите, мы вместе. Мы биты потому, что не знали истории, не изучали ее. А сейчас…

— Вы знаете, Грета Ивановна, я не политик, но боюсь, что теперь, э, нас побьют за то, что мы ее будем изучать…