Контрудар (Роман, повести, рассказы)

— Тебе это, Васька, виднее, а мне через тех петухов, говорю, погибать неохота, хоть и не брал я их у мужика. Мне их поднесла славная баба. И не какая-нибудь, а сама начальница Коваль.

— Никак ты ей, борода, полюбился?

— Дурья твоя голова, Васька. Соображай: на то она и баба с понятием, натуральная партейка, штоб пожалеть нашего брата.

— А видать, Чмель, ты свою голову высоко ценишь: боишься ее потерять! Катеарически!

— Вижу, чудило, на макушке у тебя густо, а под ней пусто. Голова не нога, культяпкой не заменишь. Берег я ее и беречь буду. Я не из твоей шалой породы.

— Откудова ты понимаешь, что моя порода шалая?

— А помнишь, как наш Дындик вытряхнул тебя из френчика? Как повернулся ты к людям спиной, я хоть и слабограмотный, а прочитал: на одной лопатке у тебя значится «наша жизнь», а на другой — «пустяк». Где это тебя так угораздило?

— Где, любопытствуешь? Точного адреса не скажу, только приблизительно. Было это в Харькове, на Холодной горе. Одна тепленькая артель дулась в очко, и меня поманило, а не на что. Двинул я в банк свою спину. И, как сам зараз понимаешь, получился перебор. То, что вычитал на моих крыльцах, еще туды-сюды. Иные так тебя разделают, что хотя муж и жена одна сатана, а и перед ней, перед своей бабой, значит, и то оголиться совестно.

— Да, — вздохнул Чмель, — совесть, она хотя и беззуба, а достает и сквозь шубу. А воопче, я тебе скажу, Василий, — закончил по-философски Чмель, — рыба берет в глубину, птица в высоту, а человеку нужно и то и другое…

Под забором, томясь в ожидании боя, какой-то боец мурлыкал под нос:

В мене жінка рябувата,
І на спині красна лата.
Ой Лазарю, Лазарю, Лазарю!
Вона ззаду горбик має
І на ногу налягає…

— Вот я с маху птицю сострелю, — хвалился в другой группе бойцов Слива.

— Верю всякому зверю, а тебе никогда, — подмигнул Дындик. — Ты, касатик, себя стрелком не станови. А вот покажешь на деле, как сшибешься с казаком. И промежду прочим, по обстановке насчет стрельбы сегодня разговор не предвидится. Больше насчет секим башка.

Вернувшийся с позиции Боровой спешился на окраине Нового Оскола, где Парусов с работниками полевого штаба ожидал начдива, застрявшего у переправ. Парусов, развернув перед комиссаром карту, сверкая обручальным кольцом, водил по ней пальцем.

— Думаю, что надо бросить дивизион Ромашки вплавь через Оскол, а наш штабной эскадрон через Холки на Голубино. Там он прикроет фланг дивизии.

Явился в штаб, интересуясь обстановкой на фронте, и Булат.

— А не лучше ли, — предложил Боровой, — объединить обе кавалерийские части под командой, ну, скажем, Ракиты-Ракитянского, он все же кавалерист, и у него опыта больше, и двинуть их в обход леса через те же Холки и Голубино?

— Да, кулаком будет лучше, — не сдержался Алексей, так ему понравился план комиссара дивизии.

Парусов рассмеялся. Посмотрел на Булата.

— Что вы понимаете, молодой человек? Имеете ли вы опыт империалистической войны и давно ли вы в кавалерии?

— Я не сомневаюсь, что вы умеете смеяться, — вспыхнув, отрезал Алексей, — да и смеяться надо к месту и ко времени.

— Ну, ну, тише, петух, — Боровой, всячески опекая Парусова, занятого сложной работой по руководству операцией, примиряюще положил руку на плечо Алексея.

— По коням! — зашумел возле своих эскадронов Ромашка.

И в ответ понеслось — «по коням», «по коням».

— Справа по три — шагом марш!

Улицы опустели. Тройка за тройкой, молча, без песен, тронулись из города кавалеристы. Дивизион, пользуясь густым кустарником, как заслоном, остановился у самой реки. Кони, вытягивая морды, грызли сочную кору молодого краснотала. Ромашка созвал командный состав.

Где-то находился брод, и его во что бы то ни стало надо было разыскать. Булат предложил свой план и тут же, с одобрения командира, приступил к его исполнению.

Выскочив из ивняка, Алексей помчался по лугу параллельно реке. Три красноармейца, изображая погоню и прижимая к плечу винтовки, посылали ему вслед пулю за пулей.

Белые прекратили стрельбы. Ничего еще не понимая, насторожились.

Алексей заметался вдоль реки, то направляя в ее тихие воды своего иноходца, то возвращаясь назад.

— Что слу-чи-лось? Что слу-чи-лось? — складывая руки у рта, кричали с другого берега гундоровцы.

— От красных бегу!

— Скорей сюды! Сто саженей отсюдова — брод. От березы прямо на красную глину! От березы на красную глину!.. — орали деникинцы.

Алексей пришпорил коня. Проскочив саженей двадцать, круто повернул в сторону. Обманутые беляки открыли огонь по Булату, но он уже скрылся в зарослях густого кустарника.

Ромашка, выслушав сообщение своего комиссара, направился вслед за ним вместе с дивизионом к реке. Алексей, захватив с собой двух всадников с ручными пулеметами, выскочив из кустов, устремился к броду. Наибольшую опасность представлял собой открытый, простреливаемый беляками откос. Но за ним, маня к себе, отчетливо выделялся красноватым грунтом противоположный некрутой берег.