Дындик, стиснув зубы, не спускал злобного взгляда с Элеоноры, тяжело опустившейся в кресло.
— А нынче прискочил ихний новый зятек, говорят — из азиатов. Сейчас венчаются на деревне с нашей барышней, Наташей. Вот это и закуски, для них припасенные. Да еще на кухне другой азиат все шашлык жарит… Сбегаю туда, а то он все к Стешке-поварихе липнет, не дает ей проходу, басурман…
— А там наш человек, не бойся, — успокоил ревнивца Дындик.
— Этот ваш человек, — насупился Прохор, — видать, тоже не лаптем щи хлебает… Как Стеша в сени, он за ней…
— Ну, что вы скажете, мамзель? — достав с блюда соленый огурец, повернулся к Элеоноре Дындик. — Скажете, врет ваш Прохор?
— Мы за Глеба не отвечаем, — надменно бросила молодая помещица. — Он не спрашивал нашего совета ни тогда, когда шел к вам, ни тогда, когда уходил от вас.
— Товарищ Дындик, — приказал Булат, — пойдите к людям. Распорядитесь на случай приезда жениха.
Командир эскадрона вышел.
В гостиную, без шапки, взволнованный, влетел снова Прохор. Протянул Алексею клочок измятой бумаги.
— Вот, читайте, старая барыня послала с этой депешей Стешку. Я и перехватил.
Алексей развернул записку. Но прочесть ее не смог. Она была написана по-французски.
— Разберете? — спросил он, протянув послание Ромашке.
Командир эскадрона, пробежав записку глазами, не запинаясь перевел ее содержание:
«Натали, дорога каждая секунда. У нас товарищи. С ними тот Булат, который разорил наше гнездо осенью. Скажи своему есаулу. Если ему не чужда рыцарская честь, пусть подумает о нас с Норой. Если это невозможно, спасайтесь сами, твоя маман».
Вернулся в гостиную Дындик.
— Цепляйте погоны, — скомандовал Алексей, как только Ромашка кончил переводить записку старухи. Разведчикам полка не раз для обмана врага приходилось прибегать к такой маскировке.
Командиры, выполнив приказ Булата, вмиг преобразились.
С улицы донесся грохот колес и топот копыт. Дындик бросился к окну.
— Приехали молодые! Готовьтесь, — шепнул он своим товарищам. — Невеста спускается с фаэтона… шлепает сюда… жених дает распоряжение черкесам… смеется, — видать, из веселых… И я бы веселился при такой невесте…
Широко распахнулась дверь. На пороге, в белой суконной, плотно облегающей черкеске с золотыми газырями, с серебряным кинжалом на узком кавказском пояске и крохотным браунингом на боку, в роскошной фате, остановилась румяная от мороза и счастья молодая женщина. Своим дерзким, спесивым взглядом обвела зал, нежданных гостей, повернулась к сестре.
— Qu’est ce que c’est? Что за люди, Нора?
— Не видишь, гости! — опустила глаза Элеонора. Затем вдруг выпрямилась и, набравшись решимости, выпалила: — Разве ты не расшифруешь, Натали, этот маскарад? Им так же к лицу погоны, как свинье янтарная брошь…
Новобрачная сделала было шаг назад, но Алексей преградил ей дорогу.
— Что, Натали, — раздался голос Ромашки, — вас можно поздравить? Вы есаульша? И кажется, ханша к тому же. Ваш муж и есть, верно, хан Ибрагим-бек Арсланов?
Наталья, всмотревшись в командира эскадрона, ахнула.
— Юрий! Вот где я вас встретила? Засаду на женщин устраиваете? Где ваша дворянская честь? Продались большевикам!
— Если б я продался, то и у меня был бы такой фаэтон, как у вашего есаула, такие ковры, которыми укрыты ваши выездные кони. Это что? Из Воронежа или харьковские? А я ведь тоже командую, как ваш есаул, эскадроном.
— Лучше стать ханшей, чем невенчанной забавой красного комиссара. Привет вам от вашей святоши Виктории, — злорадно зашипела невеста, — ее комиссара в Мармыжах зарубили, а она пошла по рукам…
На пороге противоположных дверей появилась старая помещица, стала унимать дочь:
— Прекрати, Натали, безумная!
Алексей достал из сумки блокнот князя Алицина. Поднес его к глазам разъяренной Натали.
— Узнаете? Вы, видать, не осчастливили своего сиятельного женишка безупречной святостью!
— Отдайте! — крикнула невеста, пытаясь вырвать из рук Алексея блокнот.
— Мы с вами старые знакомые, — многозначительно улыбнулся Алексей. — Вы еще в Киеве, в институте благородных девиц, морщили нос от запаха плебейского пота. Это было тогда, когда Глеб Андреевич, вместо снарядов для русских пушек, привез вам из Америки тряпки, а институту — концертный «Стенвей».
— Идет, идет! — крикнул Дындик. — Сам идет сюда. Надел папаху с волчьим хвостом.
— Эх, мама, — бросила упрек ханша старой помещице, — послушались вас! Сказала ведь я, что нас в Воронеже окрутил мусульманский поп, а вам надо было обязательно христианским обрядом. Вот и повенчались…
В зал, широко раскрыв дверь, порывисто влетел радостный, возбужденный есаул. Высокого роста, плечистый, в красной черкеске, с мужественным смуглым лицом, он поразил Алексея своей мощью. Войдя в зал, есаул сразу почувствовал неладное. Алексей, поняв, что не время играть в кошки-мышки, выхватил наган, скомандовал.
— Руки вверх!