Концептуально-теоретические основы правового регулирования и применения мер безопасности

3. Наличие общего, инфекционного или психического заболевания, которое становится иногда основанием ограничений для занятий определенными видами деятельности, связанными с обслуживанием источников опасности или объектов охраны.

4. Отсутствие образовательной, профессиональной и специальной подготовки, без которой допуск к источникам повышенной опасности ограничен.

5. Совершение общественно опасного деяния, правонарушения или преступления. Указанные деяния являются критериями (показателями) общественной опасности личности и могут служить основаниями для применения к личности как правил (например, профессиональные запреты), так и санкций безопасности (принудительные меры медицинского характера).

Личностный, территориальный и временной подходы при ограничениях безопасности дополняют друг друга. Законодатель и правоприменитель всегда должны рассматривать их в сочетании.

1.3.3. Основания применения мер безопасности

Дискуссия об основаниях мер безопасности имеет давнюю историю. В науке уголовного права позиции по этой проблеме определились еще в начале ХХ века в ходе дебатов об опасном состоянии личности и мерах защиты. Криминалисты, признававшие возможность и необходимость использования мер безопасности как средства защиты общества, разделились в свое время на два лагеря.

Представители одного из них основанием мер безопасности считали «опасное состояние», наличие которого по своему усмотрению устанавливает суд. Предложения к ограничению произвола суда сводились лишь к процессуальным гарантиям: профессиональной подготовке судей, проведению психологической экспертизы, обязательному участию защитника и т. п.168

Представители другого лагеря также признавали существование «опасного состояния» личности, однако настаивали на том, что только закон должен определить условия этого состояния, принимая во внимание объективную тяжесть или повторение преступления169. В резолюции Брюссельского съезда Международного союза криминалистов в 1910 году отмечалось: «Закон должен установить особые меры к опасным преступникам, признавая их таковыми или в силу законного рецидива, или в силу их жизненных привычек, определяемых личными и наследственными признаками, проявившимися в каком-либо учиненном ими преступлении или тяжком преступлении (выделено автором)»170.

Как заметил Эмиль Гарсон, эксцентричность, оригинальность и странность аномальных и дефективных людей не дает права лишать их свободы, если они не совершают никакого наперед запрещенного законом деяния171. Эту точку зрения разделяло большинство русских криминалистов. Профессор А.А. Жижиленко писал, что одним из главных разграничительных признаков наказания и мер защиты являются основания применения: для наказания – преступное деяние, для мер защиты – опасность деятеля. Но при этом он уточнял, что для мер защиты необходим повод – деяние как симптом опасности личности172.

Другой русский криминалист В.Д. Набоков еще в 1911 году прозорливо предупреждал: «…Мы должны признать, что орудование понятием «опасного состояния» личности особенно опасно и нежелательно там, где приходится думать не о расширении прав административной власти, а, наоборот, о введении ее в надлежащие рамки… Предоставление ей возможности объявлять человека опасным, и без тех гарантий, которые заключаются в точной и конкретной формулировке состава преступного деяния уголовным кодексом – применять по отношению к этому «опасному» лицу весьма серьезные меры социальной защиты в виде лишения свободы, высылки и т. п., – это равносильно возведению в принцип того, что фактически является уродливым уклонением от функций правового государства»173.

К сожалению, аргументы специалистов не были услышаны и приняты во внимание. Это относится не только к дореволюционному периоду, о котором пишет В.Д. Набоков. В еще большей мере «уродливое уклонение от функций правового государства» имело место при советской власти, особенно в первые десятилетия.

Приспосабливая меры безопасности как инструмент расправы над инакодумающими, инаковерующими, инакоживущими, тоталитарная власть применяла их, основываясь на «классовой интуиции» и целесообразности. В отношении всех, кто не имел чести принадлежать к «гегемону», были основания для сомнений, а следовательно, и для применения к ним мер безопасности.

Историк Л. Киселев пишет, что заключенные Красноярского концлагеря, который был открыт 25 мая 1920 года, часто не знали, за что они арестованы и помещены туда. Вот некоторые документы, служившие основаниями для заключения в концлагерь:

«Выписка из протокола № 38 от 12 августа 1920 г.