Так в глазах Пауля Бальдур фон Ширах стал вершителем вышней справедливости. Рональд полжизни б отдал за то, чтоб объяснить сыну, что это был не его звездный час, а всего лишь широкий жест Бальдура фон Шираха. И нет в этом ничего хорошего, просто мальчишке пока не понять, как этот жест унизил его. Благородный рейхсюгендфюрер сподобился принять в ряды арийской молодежи обиженного Богом еврейчика…
Рональд и знать не знал о том, как за сей «широкий жест» влетит вершителю вышней справедливости.
— Может, телефон отключить? — спросил Отто в тот же день, в семь вечера.
— Еще чего не хватало! Надо, Отто, всегда отвечать за то, что делаешь… и не быть трусом.
Отто с уважением посмотрел на Бальдура. Он видел, что Бальдур весь на нервах — а ну как сейчас последует срочный вызов в рейхсканцелярию? Или из трубочки раздастся глухой невыразительный голос Гиммлера?..
Звонки. Звонки и звонки. Гебитсфюреры[7]
со всей Германии заняли и обрывали линию, пытаясь узнать, правда ли то, что сегодня! Сам! Бальдур фон Ширах! Повязал галстук Юнгфольк! Еврейскому мальчику!Их интересовал главным образом вопрос — следует ли и им делать то же или лучше не надо?
Не позвонил только Аксман из Берлина, и Бальдур фыркнул — единственный умник нашелся, однако.
Некоторое время все они слышали от Отто, что «его пока нет, а я ничего не могу сказать». Ближе к вечеру началось: «позвоните завтра». Особо настойчивые уже откровенно посылались Отто в неприличную сторону с непременной добавкой «Ширах сказал» — чтоб никто не подумал, что это сам Отто посылает всех куда подальше.
К вечеру пепельница в той квартире, где пил коньяк Рональд Гольдберг, превратилась уже не в пароход, а в трансатлантический лайнер — так отчаянно она дымила не затушенными от волнения бычками. Бальдур фон Ширах бродил по комнатам взад-вперед размеренными и вялыми шагами идущего на эшафот…
— Уффф… кажется, на этот раз обошлось, — сказал он в восемь вечера, — к фюреру не вызвали… Хайни не позвонил… Отто… иди ко мне.
Отто сел на подлокотник кресла и взъерошил Бальдуру волосы:
— Ну что ты… успокойся.
Нежная рука с длинными пальцами погладила парня по бедру, и он усмехнулся:
— Ну что, помочь тебе расслабиться?
— Если хочешь, — тихо ответил Бальдур.
— А то нет. Пойдем в спальню.
— Отто, ты всегда приводишь меня в порядок… — благодарно пробормотал Бальдур, и парень оторвался от его члена, который старательно облизывал, и подмигнул ему:
— Сейчас будет еще лучше, давай, перевернись.
Бальдур послушно перекатился на живот, Отто достал из-под подушки плоскую баночку с вазелином, смазал пальцы…
Вскоре Бальдур ткнулся лицом в подушку, но Отто все равно слышал его частое дыхание, прерываемое всхлипами. Парень сунул два пальца еще глубже, и Бальдур застонал и заерзал.
— Давай дальше, — попросил он тихо, — пожалуйста, давай.
Он приподнялся на локтях и коленях, Отто тут же пристроился сзади, неглубоко вошел в него несильным мягким толчком, Бальдур разочарованно охнул и сам дернулся ему навстречу, до упора насаживаясь на его член. Отто усмехнулся — и взял совершенно другой темп… Бальдур тихонько взвыл, вцепился зубами в уголок подушки и замер. Ему было мучительно трудно не двигаться, но наслаждение от этого стоило и не таких мук.
— Вам было неплохо, мой фюрер? — с комической серьезностью вопросил Отто.
Бальдур приоткрыл затуманенные глаза и величественно произнес несколько охрипшим голосом:
— Проси чего хочешь…
— Да? — улыбнулся Отто, — Бальдур, придется выполнить…
— Ладно, ладно, герр шантажист.
— Бальдур, — Отто стал серьезен, — Пожалуйста, не встречайся больше с этим типом из СС. С этим, со шрамом на морде, которого ты мне тоже выдал за друга детства. Ты не боишься, что он может стукнуть насчет тебя Хайни?
— У меня тоже найдется что рассказать про него Хайни, — отозвался Бальдур, — будто ты не знаешь. Ты просто ревнуешь, не так ли?
— Что я, не человек, что ли?