Концертмейстер

Она привстала на цыпочки и начала тихо-тихо целовать его щеки. Он снял очки, близоруко прищурился, сжал ее руки в своих руках. Все, что за эти годы выросло между ними, теперь исчезало как по мановению волшебной палочки. Для них снова на дворе начинался 1970 год, а не кончался 1985-й. И только снег, бесконечный снег, сберегающий русскую землю, снег во Владимире и снег в Москве, был тот же самый, вечный, полный тех свойств, что приписывают ему особо впечатлительные натуры. Машина времени не такая уж фантастика, если питается она от силы человеческих чувств.

Они замерли. Вросли друг в друга. Боялись пошевелиться, что-то вспугнуть начинающееся пока тихо и робко, но готовое в любой момент подняться на крещендо до последнего возможного накала страстей.

И вот сверху послышалось принужденное покашливание. Оно все нарушило, как нарушается симфоническое полотно, если инструменты вдруг сбились с ритма и разошлись с дирижером.

Они оба одновременно встрепенулись. Встрепенулись как сказочные персонажи, застигнутые врасплох сказочным злом.

Стекло чуть скрипнуло, принимая неожиданный порыв ветра.

С верхней площадки на них смотрела дама необъятных размеров, в розовом халате, вышитом какими-то не опознаваемыми голубыми цветочками. На голове у нее красовалось подобие чалмы. Похоже, она накрасила волосы хной и теперь ждала, пока краска должным образом впитается.

— А я-то думаю, кто это здесь дымит? А это Светлана Львовна, оказывается. Ну, вам можно. Вы своя, — она медленно и немного угрожающе, чуть покачиваясь на полных ногах, стала спускаться к ним.

Досада Светланы сейчас, имей она материальное выражение, заполнила бы без остатка весь их подъезд так, чтобы вытеснить невыносимую вдову композитора-фронтовика Барковского. Но вытеснить постаревшую львицу домов творчества композиторов, весом более ста килограмм, было весьма затруднительно.

— Вера Петровна. — Барковская протянула Волдемару полную и мягкую руку.

Саблин пожал ее теплые, как будто клейкие пальцы нехотя, чем, очевидно, разочаровал женщину, ожидавшую, что он припадет к ее руке губами.

— Волдемар Анатольевич!

— Это мой бывший сослуживец. Вот приехал на симпозиум. А в гостинице мест нет. Вышли с ним покурить. Я, кстати, бросаю. Сегодня это четвертая сигарета.

— Ясно, ясно. — Барковская шарила глазами по Волдемару и Светлане, как муж шарит по квартире в отсутствие жены в поисках следов ее измены.

Храповицкая подумала, что, если сейчас на лестнице появятся Аглая Динская и два ее сына, у Веры Петровны мозг так перегреется, что поползет из головы, по дороге перемешавшись с хной. Веру Петровну Светлана Львовна искренне ненавидела, покойного ее мужа считала бездарем и сталинским прислужником. Отец как-то рассказывал ей, что настоящая фамилия Барковского Холопов и что он поменял ее, считая, что «Барковский» звучит более респектабельно. Хотя прекрасному музыковеду и умнице Юрию Холопову фамилия совсем не мешала.

— Вы уж извините, что я в таком виде. Чую, кто-то дымит на лестнице. А время сейчас, сами знаете, неспокойное. Тут и мотоциклисты теперь разъезжают по дворам как по стадиону, и шпаны всякой хватает. Вдруг кто чужой в подъезд поднялся? С этих станется. Ни стыда, ни совести. Тем более что Клавдия Ивановна, лифтерша наша, сами знаете, иногда так крепко спит сидя, что мимо нее всякий проскочить может. Да она и когда не храпит, иногда ленится спрашивать, кто к кому идет. Я ее сто раз на этом ловила. — Барковская явно не собиралась уходить.

— Какой управдом, такие и лифтеры, — зло сказала Светлана Львовна. Барковская с управдомшей Толстиковой находилась в приятельских отношениях, и Храповицкая не преминула ее кольнуть.

Барковская промолчала.

Саблин закурил еще сигарету. Его забавляла эта сцена. Баба была более чем колоритной.

— Послушайте, давайте я вас угощу пирожками. Я сегодня пекла, такие вкусные получились — пальчики оближешь. Мои обещали заехать, но у них не получилось. Петенька, внучек мой, — Барковская обращалась сейчас только к Саблину, — захворал. А Люда — это дочь моя — не захотела его оставлять одного. Так что пирожков много, с капустой, с мясом, а пробовать их особо некому.

— Да мы только что поужинали, — вмешалась Светлана. — Спасибо!

— Нет, нет. Я вас так просто не отпущу. Поднимайтесь.

Барковская страдала от нестерпимой скуки и любой повод использовала, чтобы ее развеять. А тут повод был просто-таки гигантским, невиданным. Незнакомый мужчина у Норштейнов! Да еще такой интересный, мужественный. Это редкая удача! Ничего нельзя упустить.

— Честно скажу, от пирожков я не откажусь. — Саблин зевнул и потянулся. — Сейчас, мы только докурим.

— Да можете у меня докурить. Я вам кофе сделаю. У меня кофе прекрасный. В зернах. Арабский. Людочка где-то достает по большому блату.

Светлана Львовна сейчас проклинала все на свете, но, похоже, от визита к соседке уже было не отвертеться. Что же за день такой сегодня…