Концертмейстер. Роман в форме «Гольдберг-вариаций»

Иван, работая со знаменитостями тесно, ухитрился «обавтографиться» по полной программе: взял для всей родни, всех знакомых, причем — с личным посвящением офицеров Рейха. Но люди шли и шли. С фотографиями проблемы не было, а вот с автографами — возникла. Все жаждали фото с автографом и с личным обращением. А не получив ожидаемую «каляку», «чтоб как у всех», отчаивались и обещали отомстить. Иван нашел радикальное решение проблемы: он долго тренировался, но все-таки смог подделывать изощренные подписи представителей немецких спецслужб, в чем мне признался по большому секрету, и тут же продемонстрировал результат — «чудеса тренировки». Подпись оберштурмбанфюрера СС была артистической. Глава берлинского гестапо подписывался по-стариковски — как бухгалтер.

Мне удалось воспользоваться всеобщей ажитацией и заняться своими делами. В филармонии не появлялся, обо мне все забыли, что вполне устраивало. Но, когда эсэсовцы уже собирались покинуть город, меня все же нашли…

… … …

Что наша жизнь? Игра!

М. Чайковский

Утренний, уже привычный звонок от Оли по ненавистному телефону застал на пороге — собрался идти с дочерью на прогулку. Взял трубку, подумал — «звонит поговорить с женой, как обычно», но ошибся и тоже — «как обычно».

— Ты сегодня занят на всю ночь. Приказ директора, и никакие отказы не принимаются. А с женой я договорюсь, — предвосхитила солистка мой вопрос.

В двух слова Оля обозначила проблему и план действий. Оказывается, звезды советского кинематографа страдают бессонницей накануне авиаперелетов. А лететь им нужно далеко — на Дальний Восток. Рейс один. Самолет летит в Приморье ранним утром.

— Всю ночь их нужно развлекать игрой в карты. Гостиница наша, сам знаешь, комфортом не страдает. Решили воспользоваться моим домом. Я их, конечно, встречу, угощу, но в карты, простите — играть не умею.

— А твой Сережа? Ведь он играет, меня звал неоднократно. Для преферанса троих игроков хватит вполне. А ты будешь участвовать в разговоре.

Мой Сережа будет задействован, но он молчун, смущается, а если выпьет, то говорит в невпопад. Его всю ночь слушать тягостно, да и в игре слишком азартен, может забыться и обыграть знаменитостей — испортит им настроение. Мы на «расширенном худсовете» обсуждали многие кандидатуры, но выбор директора пал на тебя. Оказывается, один раз вы с ним «перекинулись», когда он скучал, ожидая окончания праздничного концерта. И если сказать, что о тебе у него хорошее мнение — это ничего не сказать, он верит только в тебя, а другие кандидатуры — в том числе твоего друга-Ивана — отвергает категорически. Уж не знаю, чем ты его смог очаровать. Наш скотовод уверен — ты филармонию не опозоришь, потому что знаешь с какой стороны подойти к «карточному столу». Готовься, к семи часам встретимся у меня. Гости приедут попозже. Но нам нужно подготовиться, распределить роли. А с женой твоей я, как обещала, договорюсь — кстати, пригласи ее к телефону.

Я понял, что возражать бесполезно, позвал жену, схватил уже подготовленную к прогулке дочь, и, дабы не слушать нескончаемую женскую болтовню о том «как много у них дел» по дому, быстро удрал на улицу. Пошли на речку. Благо, что близко — два шага. Утро было свежим, над водой чуть обозначился туман, придав привычной картине заросшего ивами противоположного берега сказочный вид. Дочь на воздухе быстро уснула, позволив помечтать в одиночестве. Погуляли замечательно: и отцовский долг выполнил, и впечатлений набрался. Осталось доставить ребенка к маме, а после — «извини, у меня много дел», — свобода!

Все, казалось, хорошо, но предстоящее «ночное приключение» — не радовало. Вместо вечерней прогулки с дочерью — собрались пойти в парк — придется «подыгрывать» знаменитостям. И зачем мне все эти штирлицы и мюллеры?

Вечер. Я у Оли. Она, предвкушая желанную встречу, сияет неподдельной, неартистической радостью. Сережа, переодетый из домашней «униформы» в парадный костюм, выглядит чуть нелепо. Заметно, что он сегодня дома — как в гостях. Тщательно выбритый, галстук туго затянут на шее, которая стала казаться слишком тонкой и не соответствующей его массивной фигуре. Увидев меня, он обрадовался и, как мне показалось, чуть оттаял, пришел в себя. Предложил выпить по чуть-чуть. Но Оля жестким окриком — «Рано!» — прервала так и не начавшееся хорошее дело. Спорить не стали. Пошли в сад покурить-поговорить. Но разговор не получался. Сережа воспроизводил про себя текст, который он должен был не забыть и воспроизвести вслух, встречая гестаповцев. Мои шуточки из армейской жизни хозяин не воспринимал — волновался и преждевременно потел в ожидании встречи.

Наконец из-за ворот прозвучал автомобильный сигнал. Мы кинулись открывать. Но Оля опередила — нарядная, с сияющей во все лицо улыбкой она уже стояла у ворот с откуда-то взявшимся «хлебом-солью».