Концертмейстер. Роман в форме «Гольдберг-вариаций»

— Я вас приветствую, мой юный друг! Как спалось?

Я поблагодарил за заботу, но весьма кисло. Чацкий по-хозяйски стал разбираться с Олиной посудой и быстро — пока я умывался — «соорудил себе чай». Бутерброды были вчерашними. Но настроение Чацкого от этого не испортилось. Он был свеж, голоден, оптимистичен. Съел все.

— Когда там у нас «утренничек»? — спросил Чацкий, весело напевая «песенку Герцога».

— Уже скоро, — говорю, — в час.

— Тогда я побежал готовиться, что-то я сегодня волнуюсь, — и, поглядывая на часы, повторяя между делом Маяковского — «Время, начинаю про Ленина рассказ» — знаменитый актер направился к выходу, открыл дверь и, небрежно «сделав мне ручкой», удалился, напоследок передав привет «Наташе».

Вскоре появилась и она, дипломатично постучав, приоткрыла дверь:

— Мальчики, вы уже встали? — спросила голосом, звуки которого излучали улыбку. Я вежливо отозвался, пригласив солистку в номер. Ее сияющее лицо, соответствовал тому, что услышалось чуть раньше в голосе.

Даю отчет: «Чацкий помылся, съел все наши бутерброды и пошел повторять Маяковского».

— Ничего, он для нас очень нужный человек. Его папа руководит «Ленконцертом», наши временные неудобства окупятся с лихвой. Пойдем завтракать в буфет.

Так и сделали. Ели пирожные, запивая клюквенным морсом. Морс был вкусен, пирожные — ничего особенного. Поднялись наверх. Пошел к себе готовить ноты к концерту. В назначенное время приехала машина и быстро доставила нас на филармоническую точку в какой-то клуб, где предстояло выступить. Чацкий был на месте: сидел в гримерной и приводил в порядок физиономию. Он обрадовался, увидев «Наташу», поблагодарил за вчерашний вечер, за «наивкуснейшие бутерброды», а руку ее — и жал и поцеловал. Солисты остались ворковать, а мне, как обычно, пришлось поработать на сцене — двинуть рояль, подобрать стул нужной высоты, поставить ноты на пюпитр. Хотел было поиграть, но не стал, лишь попробовал исправность инструмента. Все было — «вполне».

Покинув сцену, вернулся в гримерку. Солисты, сидели в разных углах и разминали голосовой аппарат — каждый свой.

Дальше все пошло своим чередом: Чацкий читал стихи, Оля пела, публика аплодировала… И так — пять дней подряд.

… … …

Уснули голубые

Сегодня, как вчера.

Ох, волны удалые,

Надолго ль?

До утра?

У нас и во мраке ночи

Волнение любви

Слезами топит очи,

Огнем горит в крови.

Уснули голубые

Сегодня, как вчера.

Ох, волны удалые!

Не спать нам39до утра!40

Перед последним нашим концертом-утренником был устроен прощальный вечер артистов, проживающих в гостинице. Прощаться приехали и организаторы гастролей из Питера: Софья Семеновна с каким-то вертлявым администратором. Барышня любезно поздоровалась с каждым артистом отдельно и даже проявила благосклонность в отношении «грубияна», любезно улыбнувшись и помахав мне ручкой в знак приветствия — издалека. Последним явился Чацкий, и все сели за стол, радующий разнообразием закуски, о которой позаботилась Оля. Чацкий разместился во главе стола и, заметив Олины старания, взял слово и произнес первый тост:

— Изя — тут Чацкий сделал паузу, чем привлек всеобщее внимание присутствующих, которые начали уже пить-закусывать, — был греховодником и закончил жизнь, не раскаявшись. Но за все надо платить. Попал Изя в ад и получил в качестве расплаты за грехи свои соответствующее наказание: Сатана кастрировал его, повторяя это дело вновь и вновь. Изя страдал, каялся, но тщетно — Сатана продолжал отрезать ему яйца. Не выдержал страданий, возроптал Изя: «Господин Сатаны, помилосердствуйте. Мы с Вами оба грешники. Из солидарности, отрежьте мне что-нибудь другое, ради разнообразия!» — Сатана вздохнул, но отказал: «Не могу Изя. Сочувствую, но не могу. Если я тебе отрежу другое, это будет уже не ад, а жизнь!». Так выпьем же, — возвысил голос тостующий, — за разнообразие, единственное, что отличает нашу жизнь от адских мучений.

Публика была в восторге. Женщины приняли на свой счет, мужчины — как руководство к действию. Выпили с воодушевлением, и каждый артист подошел с благодарностью к Чацкому — чокнуться и сказать комплимент. Впрочем, разнообразия не получилось — все говорили одно и то же, что не расстроило заслуженного артиста. Он выпил, закусив бутербродом с семгой, раскланялся и удалился, извинившись, закончив, как я понял, «визит вежливости».

Без него трапеза как-то поблекла. Тосты стали обычными: пили за гостеприимных хозяев, за дам, за свежесть чувств, за успех нашего безнадежного дела. Не забыли Олины старания — за нее выпили стоя.

Оля, затмив на время Сонечку, была в центре внимания, проявляя заботу о присутствующих. Как с удивлением заметил, она всех знала по именам, даже вертлявого администратора. Когда все расслабились и общий стол фрагментировался на отдельные разговоры, она незаметно для окружающих «пошепталась» со мной: