Концертмейстер. Роман в форме «Гольдберг-вариаций»

Волнуясь, что всегда со мной бывает перед первым концертом, пошел осматривать условия «работы» — инструмент, сцену, зал. Рояль был ужасен, но в целом все работало и «хирургического вмешательства» не требовалось. Поиграл Рахманинова, сложил ноты романсов в должном порядке, о котором предварительно договорился с солисткой. Еще раз проверил — все ли на месте — и пошел настраивать себя, готовиться к выступлению. Вышел на вольный воздух. Природа гармонировала с поэзией романсов, которые предстояло исполнить. Короткой прогулки хватило для создания нужного состояния души, и жизнь уже перестала казаться раздражающе скучной. Захотелось еще раз сыграть много раз игранное, и скоро желание было воплощено в жизнь: мы открывали концерт. Чацкий продолжил. Находясь под впечатлением столичного дебюта, из любопытства, я все же остался в кулисах, чтобы послушать выступление «великого артиста». Но не сложилось. Петрович взял меня под локоть, вывел в коридор и тихим голосом, но строго сообщил:

— Автомобиль уже подан, ждут только Вас.

Я покинул здание. Действительно, филармоническая «Волга» стояла у порога с включенным двигателем. Я занял «свое место». Скоро появилась Оля. Настроение у нее было испорчено, как и у меня. Нетрудно было догадаться, что после концерта Петрович устроит банкет. Но этот «праздник жизни» пройдет без нас.

… … ….

Аркаша, друг! Ты мою жену уважаешь? … И я тоже… (поет) -

«Я ее целовал, уходя на работу, а себя,37 как всегда, целовать забывал…».

«Окна РОСТа» (мультфильм)

Вечером, когда мы с Олей пили чай, раздался робкий стук в дверь. Я открыл. Предо мною на карачках стоял Чацкий. Он пьяно посмотрел мне в глаза и со слезою попросил:

— Наташа, мне без тебя херово, пусти.

В правой руке «великий актер» держал букетик полевых цветов. Трех точек для поддержания равновесия ему явно не хватало. Он раз за разом помогал себе кулачком, в котором были зажаты цветочки, невольно подметая пространство перед дверью в номер. Выходило комично. Придя в себя после «неожиданного признания» знаменитости, я догадался, что цветы не мне.

— Кто там к нам пришел? — донесся из комнаты притворно кокетливый Олин голосок.

— Оля, тут к тебе заслуженный артист просится, говорит … плохо ему без тебя.

— Пусть заходит.

— Вряд ли у него получится.

— Тогда заноси. — Решительно закончила эпизод певица.

Я помог Чацкому подняться и дотащил его до дивана. Он плюхнулся, что-то промычал, улыбаясь. Оля подала чай в самоваре. Чацкий пил чашку за чашкой, под ее охи-ахи, громко тянул жидкость, остужая горячую воду струей воздуха, «чавкал» и что-то пьяно бормотал. Хозяйка подкладывала ему печеньки и умилено улыбалась. Постепенно великий актер стал приходить в себя, даже пошутил — дескать, «как волка ни корми, он … все ест и ест». Потом, неожиданно задремал, вдруг проснулся и стал читать стихи, как бы продолжая недавний концерт. Начал почему-то с финального монолога Чацкого. Читал, путаясь, перескакивая и опять возвращаясь, но с упоением — играл, пытался вскакивать с дивана, просил карету.

Я предложил вызвать такси, но Оля шутку не одобрила.

Очередной раз закончив монолог, заслуженный артист перешел к обсуждению текущих творческих планов:

— А завтра мне Маяковского выблюдовывать в зал, Владимира Владимировича, мать его! Про «Хорошо» читать буду, про сыры, что мухами незасраны, якобы… Наташа, родная, а вот сделай-ка мне бутерброд с сыром, не позволь актеру умереть с голоду!

— Так его жену зовут новую, — шепотом пояснила Оля в ответ на мой удивленный взгляд, и с готовностью отправилась делать бутерброды, лишь пробурчав ревниво, — надо же, какая любовь!

Пока она хлопотала с закуской, украшая кулинарные изделия привезенной зеленью, сорванной вчера утром на огороде, Чацкий «отрубился», но, когда горка бутербродов появилась на столе, почувствовав запах еды, пришел в себя, всплеснул руками, потом широко открыв рот смачно откусил кусок бутерброда с сыром и стал жевать, похрустывая корочкой свежей булки. Потом, перекусив, приступил к процессу переваривания, и с восторгом, закатывая глаза, стал хвалить кулинарное мастерство «Наташи». Вдруг лицо его остекленело, посидев десяток секунд в полной тишине, Чацкий, стоная, страшным голосом человека готового к самоубийству заговорил о своем:

— Версты улиц взмахами шагов мну.

Куда уйду я, этот ад тая!

Какому небесному Гофману

выдумалась ты, …

проклятая?!

Он замер, затем зарыдал, прикрыв лицо руками. Сквозь рыдания, как стон, прозвучало:

— Как мне надоели эти залупистые38 режиссеры, дэбильные репетиции, прогоны, завистники. И эти ревнивые глупые бабы!

Вдруг лицо его опять изменилось, приняло классические римские очертания. Взор устремился в окно. Он выбросил левую руку вперед и, обращаясь к воображаемой публике, стал читать Дельвига:

Когда еще я не пил слез

Из чаши бытия, —

Зачем тогда, в венке из роз,

К теням не отбыл я!

Зачем вы начертались так

На памяти моей,

Единый молодости знак,

Вы, песни прошлых дней!..