Читаем Концессия полностью

— Ты прав, Дождев, совершенно прав, мой вопрос неудачен. Так ты думаешь, что они взяли шлюпку?

— Слюпку и много рыбы.

Шумилов ходил по комнате между письменным столом, этажеркой с книгами и углом кровати.

— Если всё это и Старый Джон правда, то дело это уже, товарищ Береза, перестает быть только делом директора рыбалки и сбежавших с имуществом рыбалки рабочих...

— А почему вы думаете, Дождев, что с ними отправилась и Зейд?

— Я ницего не думаю, товарис Береза. Если вы мозете придумать для Зейд другое место, придумайте.

Когда Дождев ушел, медленно и важно открыв и закрыв за собой дверь, в комнату вошла Точилина, она ожидала за дверью.

— Что это такое, товарищ Береза?

— История, история! — сказал Береза.

Шумилов полулег на кровать, закурил и задумался.

Береза и Точилина разговаривали.

То им казалось, что подобный поступок вполне соответствует характеру Зейд. Больно уж она любит смелое, решительное, в сущности показное. Такая девушка могла бросить товарищей, свои учебные обязанности и пуститься в авантюру. То им казалось, что кто-кто, а Зейд уж никак не могла соблазниться золотом.

— А что это за Старый Джон? — спросила Точилина.

— Американский браконьер. «Старый Джон» название его шхуны. Под этим именем известен и он сам. Если ты заберешься в петропавловские архивы, то увидишь, что Старый Джон в царское время был постоянным посетителем Камчатки. Тогда он вежливо испрашивал у правительства разрешения на торговлю с туземцами и ему столь же вежливо разрешали. И он торговал, разоряя край, спаивая спиртом население и, в общем, царствуя здесь.

— Мне кажется, что с Зейд такого не может быть, — сказала Точилина. — Мы с ней не были хорошими подругами, спорили, ссорились. Но чтобы она отправилась к Старому Джону, не может этого быть никогда!

— Но что может быть другое? Увезли насильно? Ей девятнадцать лет.

Теперь Береза ходил взад и вперед по комнате и думал, что он не может оставить этого дела на произвол судьбы, что он отвечает за студентов больше, чем кто-либо другой, что какие бы глупости и ошибки ни делала Зейд, его долг во-время ее остановить. В ее душе творилось что-то такое, что он проглядел. Нельзя так, дорогой товарищ! Ты ограничился заботами о производственной практике, ты думал, что этим и исчерпываются все твои обязанности коммуниста. Так вот, жизнь ударила.

— Надо спасать девушку, — сказал он громко. — Борейчук и Посевин не сегодня родились, сами за себя отвечают, а за Зейд мы все в ответе. И ты, Точилина, — ведь ты староста.

ДЕРЕВНЯ В ГОРАХ

Экскурсия выехала на следующий день. Она не была по составу так многочисленна, как предполагалось. Катер увозил четверых: Березу, Гончаренко, Точилину и Фролова.

Точилина сидела на носу. Ее заполняли два чувства. Чувство беспокойства за подругу и радость от того, что она отправляется в горы и увидит настоящую Камчатку.

Ветер спускался с гор сильными порывами, душистый ветер: в горах были тайга и альпийские травы. По мере движения катера вверх по реке снежный купол Коряцкой все садился, делался приземистее и, наконец, совсем скрылся за ломаной линией хребта.

Река была быстра, но спокойна. Она ровно катила мутные волны. Отсюда океан представлялся гладкой полосой. На горизонте появился дымок. Пароход. Куда? На материк, на Камчатку? А рыбалки уж и не видно, она точно расплющилась на галечном берегу.

С каждым километром река уже. Берега, сначала настолько низкие, что, казалось, еще капля воды и река прольется на равнину, теперь превращались в высокие и холмистые.

Мало того, чем более приближались горы, тем ощутимее для глаз река подымала русло, точно становилась дыбом. И это было необыкновенно и страшно. Волны бурлили и пенились.

За грядой мягких холмов, за крутым поворотом, в бухточке на правом берегу Точилина увидела шлюпку.

— Шлюпка! Наша шлюпка! — крикнула она.

Катер причалил. Весла валялись на берегу, на дне шлюпки лежал мешок с соленой кетой, очевидно, унести его нехватило сил. Около шлюпки сапогами натоптали землю, и отсюда по извилистой тропе охотники за золотом двинулись дальше.

— Следы свежие, — сказал Фролов, — вчерашние. Если рыбачки пойдут через деревню, догоним, если иначе, — найти будет нелегко. Могут пойти к Валагинскому хребту, могут к Срединному.

— Но ведь без троп и дорог они не пойдут?

— Люди здесь по горам и без троп ходят. Едем скорее. На шлюпке они проехать дальше не могли, течение сбивало. А катер возьмет.

Мотор заработал. Он работал во всю свою мощь, но катер едва подвигался. С бешеной быстротой мимо него проносились короткие волны, ветви деревьев, пучки травы; легкая тонкая ольха пронеслась комлем вперед. Солнце светило жарко. К реке спускались отвесные скалы.

— Это уже настоящая Камчатка, — сказала Точилина..

Удастся ли им настигнуть в этих приближающихся горах маленькую группу людей? А золото? Реально ли это золото?

Золото в ней не возбуждало никаких чувств. Каменный уголь, сланцы или какие-нибудь иные ископаемые — другое дело.

Она знала, что у людей бывает страсть к золоту, так называемая золотая лихорадка, но не могла себе ее представить.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Стилист
Стилист

Владимир Соловьев, человек, в которого когда-то была влюблена Настя Каменская, ныне преуспевающий переводчик и глубоко несчастный инвалид. Оперативная ситуация потребовала, чтобы Настя вновь встретилась с ним и начала сложную психологическую игру. Слишком многое связано с коттеджным поселком, где живет Соловьев: похоже, здесь обитает маньяк, убивший девятерых юношей. А тут еще в коттедже Соловьева происходит двойное убийство. Опять маньяк? Или что-то другое? Настя чувствует – разгадка где-то рядом. Но что поможет найти ее? Может быть, стихи старинного японского поэта?..

Александра Борисовна Маринина , Александра Маринина , Василиса Завалинка , Василиса Завалинка , Геннадий Борисович Марченко , Марченко Геннадий Борисович

Детективы / Проза / Незавершенное / Самиздат, сетевая литература / Попаданцы / Полицейские детективы / Современная проза