Концессия

У Гущина у самого мелькала мысль о том, что жены рабочих — это ведь резерв, который давно пора двинуть на поле сражения. Но он как-то недодумывал до конца эту мысль. Все было некогда. А было некогда потому, что он соединял обязанности секретаря партийной организации и заводского комитета. Случилось это по причине недостатка людей на Дальнем Востоке. Свиридов сказал ему: «сочувствую, брат, однако придется поработать. Святой Куст человек толковый, да его нельзя снимать с производства. Беда в том, что старые большевики-дальневосточники перекочевали за Урал — обратная волна переселения. А как бы они пригодились сейчас здесь, на нашей пятилетке! Ничего не поделаешь, надо растить новых большевиков на месте, так мне и в ЦК сказали».

Этим недостатком людей объяснялось и отсутствие директора на заводе. Занимал эту должность по совместительству начальник городских механических мастерских Ергунов, который директором себя не считал и в бочарном деле в сущности ничего не понимал.

— Так, — сказал Гущин, возвращаясь к столу и смотря на графы своего плана, — как будто и точку можно поставить. Пойдем теперь к товарищу Ергунову, согласуем с ним вопрос о ремонте флигеля... Все-таки хозяин.

Директор занимал просторный кабинет. Посреди комнаты широко раскинулся многоящичный письменный стол, по правую сторону расположилась пестрая ковровая оттоманка, мягкие кресла стояли перед столом, а на самом столе синела свежая бумага. На ней блестела хрустальная чернильница. Лапоть-пепельницу заполняли не окурки (Ергунов не курил), а карандашные стружки. Перевернутыми колесиками самолетов блестели счеты. Бумаги лежали по отделам в красных и желтых папках. Ергунов любил красоту и порядок.

Календари, сроки заседаний и даже продолжительность их, точно вычисленная, висели на стенах, блистая зелеными, черными и красными полосами. На специальной полочке возвышался каталожный ящик с карточками. На них значились дела, подлежащие выполнению.

— Вот так бы я и все ваши бочарные дела устроил, — говорил он, — да не понимаю я их... Дерево есть дерево, материал отсталый, еще во времена праотца Ноя бочки для вина делали из дерева. Вот загляните ко мне в механические мастерские, поинтересуйтесь... Металл, товарищи, это — современность, а дерево — рудимент.

— Рудимент или не рудимент, — обижался Гущин, — а люди без бочек не обходятся. АКО знаете на что надеялось? Что вы здесь приживетесь и в конце концов раскланяетесь со своими механическими мастерскими. Механических мастерских у нас с десяток, а бочарный завод — один. И всесоюзного значения! Ей-богу!

— Вы уж, Гущин, наговорите мне! Нет уж, в доисторический век я не пойду...

Ергунов приезжал на завод через день. Сегодня как раз был его день.

Перед самым гудком дверь распахнулась, и в кабинете оказались два самых беспокойных человека — Гущин и Краснов. Они развалились в креслах и положили руки и кепки на стол.

— Хорошо, если бы вы нам выкроили деньжат на ремонт, — сказал Гущин, прокатывая по столу счеты. — Начинание здоровое, для завода нужнейшее. И рабочих получим, и женщин двинем по пути к культуре. Так добудете денег? За работу мы ничего не попросим... сами, своими руками.

— Из какой-нибудь статьи выкрою, — Ергунов засмеялся и покачал головой. — Имеете дело с деревом, а мысли, чорт возьми, у вас передовые, как у металлистов! В самом деле, вы, Гущин, перешли бы на металл.

— Цыц, директор! Без пропаганды! — возмутился Гущин, — не то пожалуюсь Свиридову.

— Ладно, ладно, товарищи бочарные патриоты, оставайтесь при своем. Деньги я вам выкрою.

— В таком случае будьте здоровы, а мы сейчас на осмотр флигеля.

Едва гости вышли, над крышами и сопками загудело. Окна отозвались низко и величественно.

Тропа к флигелю вела мимо сборочной, где работали китайские бригады. Хотя гудок уже отзвучал и всюду умолкал лязг обручей и звон пил, но из сборочной попрежнему доносился гомон труда.

— А китайцы работают! — заметил Краснов.

Бригада работала. Гущина и Краснова встретили занятые трудом руки, тихие песенки под нос, которые поются, когда спорится дело, и секретарь понял, что китайцев охватил азарт.

— Ц... — чмокнул губами Сун Вей-фу, — твоя уже гуляй?.. Наша, — он кивнул на бригаду, — наша гуляй потом.

Груды золотых душистых клепок плыли по сборочной, мелькали, как золотые караси, в человеческих руках, сливались друг с другом, опоясывались обручами и, оповещая о своей силе, молодости и выносливости, бодро гудели под ударами испытующих молотов, кулаков и ладоней.

— Ходи к нам в бригаду, — подмигнул Сун. — Чего твоя все пиши? Э... ходи...

— Хорошо работаете! — сказал Гущин. — На красную доску вас. Премировать будем, только не сдайте.

— Сегодня триста тара, завтра триста, — высчитывал Сун, — и клепки нет... Скажи Мостовому, давай материал.

— Материал будет, — уверил секретарь, хлопая его по плечу.