Контуберналис Юлия Цезаря

— А если сей гладиатор отразит твой неожиданный выпад? Что тогда, Фаррел? Тогда он в ярости разнесет весь наш отряд вместе с Балдегунде.

— И это я предусмотрел, Долабелла. Я измыслил самый безотказный способ устранить македонянина.

— Какой же?! — с интересом воскликнул сенатор.

— Я возьму одного искусного лучника и оставлю его в другой хорошо замаскированной засаде, — начал объяснять свой план трибун. — У него будут отравленные стрелы. Вот ими он поразит не только Мамерка, но и Сальватора, это только в том случае, если мои и твои люди будут убиты, а они останутся живыми. У них нет шансов, Долабелла, они скоро поплывут на лодке Харона в Аид. Да поможет мне в этом Геркулес!

— А если в темноте твой непревзойденный мастер лука и стрел Парис промахнется и убьет другого, а на Ахилла-Мамерка, что тогда?

— Они, полагаю, пришли в твой дом в роскошных доспехах, которые сверкают золотом и серебром. Сальватор в последнее время опасается покушения с моей стороны. Так что лучнику не составит труда поразить столь заметную цель. Да и стрелы отравленные. Раз, ты, доблестный Долабелла, привел в пример героя Троянской войны — Париса то я замечу, что хотя сын царя Приама и промазал в Ахилла, стрела случайно попала в пятку, то все равно славный победитель Гектора не избежал смерти: ведь наконечник стрелы был смазан сильнодействующим ядом.

— Ты молодец Фаррел! Даже премудрая Минерва не додумалась бы до такой идеи. Тогда я спокоен за данное предприятие. Но постарайся быстро и без излишнего шума умертвить всех до единого. И вот что… — сенатор заметно оживился и хлопнул себя по лбу ладонью. — Ах, какая идея пришла мне на ум, Фаррел! И как я до этого не додумался раньше! Не нужно Сальватора сбрасывать в мешке в Тибр, я придумал что-то более интересное, чем эта затея. Хорошо бы, доблестный Фаррел, сегодня ночью изловить кого-нибудь из шайки Клодия, они же ночью промышляют грабежами, пусть даже поймать парочку грабителей.

— Для чего, славный Долабелла?

— А вот для чего. Их пойманных умертвить и оставить на месте засады. Пусть Антоний и Цезарь считают, что их любимчик пал от рук людей их же любимчика Клодия. Каково?!..

— О, Долабелла! Ты блистаешь не только великой храбростью, но и великой мудростью! Как ловко придумано!

— Что я и говорю! И тогда при успешном исходе дела, на что я весьма надеюсь, мы будет якобы не запятнаны кровью этих приспешников Лысой Тыквы и останемся в тени! И тогда гнев диктатора минует нас и сохранит наши головы до лучших времен. А такие времена настанут, да поразит меня своей молнией Юпитер Статор, если я не прав. Лысая Тыква, в конце концов, умрет, и скоро, а власть будут делить естественно Антоний и Октавиан — это и к Сивилле не обращайся. А мы с тобой, мой будущий родственник, поддержим в данной сваре племянника Цезаря и свалим с ног этого ненавистного нам Антония, а там посмотрим, что предложит нам Октавиан, какие должности и почести. Неплохо бы тебе стать начальником его преторианской гвардии, а мне его доверенным лицом. Тогда мы сможем его легко устранить, а властителем Рима стану я — Корнелий Домиций Долабелла! Да помогут мне в этом мои влиятельные друзья и влиятельные родственники — дяди, братья, племянники… И мой будущий зять — Квинт Луций Фаррел Какова моя идея, сынок?!

— Отец, вы радуете меня! От таких мыслей у меня кружиться голова. Но стоит ли забегать вперед, ниточка в этом клубке успеха — Сальватор и его надо уничтожить, как и его наемника — Мамерка.

— Так пойди и уничтожь этого славянского гаденыша Сальватора, мой сын! Действуй!.. Я дам тебе сейчас в помощь Балдегунде.

Сенатор подозвал Балдегунде. Тот подъехал к хозяину и приготовился выслушать его приказ.

— Ты пойдешь под начало доблестного Фаррела. — сказал германцу сенатор. — Ваша цель — уничтожить Ивана Сальватора, его телохранителя и твоего соперника Мамерка и еще пятерых гладиаторов. Никто не должен остаться в живых. И чтобы не было ни одного свидетеля. Если они появятся, то убейте их на месте.

— Клянусь Тунаром, я убью и мальчишку и македонянина! — пафосно воскликнул Балдегунде. — Я отомщу Сальватору за моих друзей.

— Вот и славно! Ступай к своим людям, доблестный гладиатор.

— Слушаюсь, мой господин…

Германец вернулся к своему отряду.

Теперь Долабелла снова обратился к трибуну: