На следующий день после вынесения приговора процессия, состоявшая из королевы, судей, самых уважаемых членов городского совета и стражников, выехала за город и через час достигла места казни. У дуба заранее собралось около пяти сотен горожан и крестьян из окрестных деревень. Вместе с Тарэксом к повешению приговорили еще трех его наиболее отъявленных головорезов, против которых во время следствия были собраны необходимые показания.
И тут встал вопрос, кто будет исполнять приговор. Бургомистр Вельцман, сделав самые честные глаза, заявил, что палача в городе, к сожалению, нет. То есть он был, но в результате последних событий горожане на радостях немного поломали ему ребра, основательно понизив его работоспособность. А рыцари и солдаты считали несовместимым со своей честью исполнять подобные обязанности.
– И что, другого палача в городе совсем нет? – спросил Федор у губернатора.
– Профессия очень непопулярная, нехорошо все-таки убивать беззащитного человека… – ответил чиновник, пожав плечами.
– Можно подумать, что гопники, впятером забивающие до смерти случайного прохожего, достойны большего уважения, – хмыкнул Федор.
– Бывает и так, – вставил свое слово Вельцман, – что палачи иногда казнят невиновного.
– Чтобы палач казнил невиновного, свидетели должны дать неправильные показания, следователю, ведущему дело, необходимо подтасовать факты, адвокату подсудимого наплевательски отнестись к своим обязанностям, прокурору проигнорировать все эти нарушения, а судье формально подойти к своим обязанностям. А больше всего будут презирать именно палача. Несправедливо это, – вставила свое слово королева.
– Виола, – шепнул ей на ухо Федор, – вот хороший повод отменить или отложить казнь. Лорд, конечно, отъявленный подонок, но мне кажется, не стоит вам, почти ребенку, давать приказы об убийстве. Нехорошо это как-то. Нельзя тебе быть жестокой…
– Ну хорошо, сэр Федор, – вдруг сказала Виола. – Я жестокая, а ты добрый. Я стольким обязана тебе, что, если ты сейчас обратишься ко мне с просьбой его помиловать, я выполню твою просьбу. Но когда лорд соберет себе новое войско, он начнет сводить счеты с мирными горожанами и крестьянами, убивать и пытать их жен и детей, жечь дома. Ты достаточно добр, чтобы допустить это? Ты готов взять ответственность за свою доброту на себя?
– Не знаю. Как-то не подумал…
– Будешь обращаться с просьбой о помиловании?
– Нет.
– А я готова взять ответственность на себя за свою жестокость. Чтобы вот это больше не повторялось… – И юная королева показала рукой на многочисленные веревочные петли на ветках дуба, на которых еще недавно раскачивались повешенные крестьяне…
– Наверное, ты права.
– На самом деле, сэр рыцарь, мне выгоднее отпустить Тарэкса к герцогине. С такой подмоченной репутацией он только будет путаться у мачехи под ногами! Лорд выставил себя на посмешище, авторитет его подорван, но прогнать его она не сможет, чтобы не нажить сильного врага. Сейчас же место серого кардинала свободно, и она может выбрать кого-нибудь поумнее. Но отпустить этого садиста и живодера я просто не могу.
– А кто будет исполнять приговор?
– Эй, вы, трое, как я знаю, вы вешать мастера, – обратилась Виола к приговоренным подельникам лорда, – если повесите своего главаря, обещаю вас помиловать.
– Подождите, подождите, – в отчаянии прокричал Тарэкс, – дайте хоть помолиться напоследок!
Но напрасно он, изображая смиренную молитву, до боли в глазах вглядывался в край леса, ожидая увидеть всадников, мчащихся вперед для его спасения. До последней минуты лорд не мог, не хотел поверить, что его обманули… Когда прошло время, отведенное для молитвы, Виола махнула платком…
Разбойнички живо взялись за дело, и бывший их командир уже через три минуты болтался в петле с высунутым языком. Королева махнула платком еще раз, и стражники отпустили добровольных палачей, которые, обрадованные тем, что так легко отделались за свои преступления, бросились улепетывать в поле.
Федор напрягся, он боялся, что королева прикажет стрелкам расстрелять бегущих, а разочаровываться в девушке ему совсем не хотелось.
– Надеюсь, крестьяне из соседних сел их встретят, – только и сказала Виола, отворачиваясь.
К вечеру процессия вернулась в город.