В сборочном цехе пахло жилым, машины не грохотали, не загораживали людей. Его появление не осталось без внимания у женщин, они поглядывали на него без вопроса, как на новое, ничем не примечательное лицо. Мужчины же, как сговорившись, даже когда глядели, не видели его, никому из них он не показался воробьем, случайно залетевшим сюда с деревенского простора. Татьяна Сергеевна вела его вдоль конвейера, он шел за ней молча, ничего не видя, не понимая, о чем она говорит. Связки разноцветных проводочков, трансформаторы, диоды, триоды — он сам узнавал эти внутренности современных радиоприемников и телевизоров — плыли перед глазами, не давая постичь порядок, по которому попадали на свои места, закреплялись на них. Коробочка вбирала эти мелкие приборы и детали, ползла с остановками дальше и дальше. Степан Степанович стал замечать руки — белые, девичьи, и натруженные, в куриных цыпках морщин, и даже одни очень немолодые, в пятнышках «гречки». Лиц он не видел, только затылки и спины, подавшиеся вперед, такие же разные, как и руки.
— Вот тут сборка кончилась, — донесся до него, словно прорвавшись через завесу, голос Татьяны Сергеевны, — начинается монтаж. Марина берет развязку, вот эту цветную косичку, находит свой проводок, закручивает вокруг лепестка, прижимает, припаивает. И так пять раз: пять проводков, пять паечек.
Степан Степанович увидел широкую молодую спину Марины, которая застыла, как плита, потом увидел белый кулак Марины с тонким маленьким паяльничком. Кулак покачивался, паяльничек шлепал пайки. Степану Степановичу захотелось увидеть лицо этой Марины, и он решил, что когда обогнет конвейер, то поглядит с противоположной стороны на ее лицо.
— Это тоже паечки, тоже паечки. — Татьяна Сергеевна ускорила шаг, шла, говорила и помахивала левой рукой, словно отсчитывала спины сидящих на конвейере. — А вот это уже опять сборка…
Степан Степанович уставился в затылок девчонки с неживыми светлыми завитками, из-под которых выбились свои черные прядки, подумал, что у этой щупленькой девчонки очень смешная шапочка, и перевел взгляд на ее руки. Головка в чужих завитках дернулась влево, девчонка повернула лицо и с интересом поглядела на гостя.
— А вы с Ли лей похожи. — Она взглядом показала на сидящую где-то справа от нее Лилю. Степан Степанович не стал смотреть туда, что-то не давало, когда подойдут к Лилиному месту, тогда уж другое дело.
Молодежь на конвейере вела себя свободно: многие посмеивались, переговаривались, одна даже, он заметил, в перерыве, пока подползет работа, красила себе ресницы, поглядывая в зеркальце. А с этой, в шапочке, Татьяна Сергеевна повела себя слишком строго.
— Тебе, Верстовская, ну вот везде влезть надо. Работай внимательней, не отвлекайся.
Взять бы да положить этой востроносой девчоночке яблочко или по головке смешной погладить. «Ничего, востроносая, будет и на твоей улице праздник, терпи, ледащенькая, жизнь иногда так поворачивается, что и не знаешь, откуда что хорошее и нагрянет».
Он уже разделял на конвейере тех, кому работа соответствовала и кому нельзя было ее поручать. Паренек с желтыми, прямыми, как солома, длинными волосами худенькими пальцами держал паяльник, и было в его плечах столько недокормленности в детстве, столько предназначенной судьбой несчастливости, что у Степана Степановича зашлось сердце, словно у него была собственная вина перед этим желтоголовым пареньком.
Когда по ходу конвейера они завернули уже в обратную сторону, Степан Степанович не нашел Марину: плотных, крепких девах, сидящих напротив, теперь уже лицом к нему, оказалось много, они не были похожи друг на друга, но незыблемая широкая спина могла быть почти у каждой.
Степан Степанович уже порядком устал, и опять слова Татьяны Сергеевны оторвались от того, что он видел на конвейере. «Этот кронштейн с предохранителями и сетевой лампой, помните, все ехал и ехал с начала конвейера, рядом с каркасом блока, и наконец доехал до Лилечки. Она припаивает свои пять проводков, но… кронштейн, видите, еще болтается и еще несколько операций будет болтаться, и уж только потом винтики прикрутят его окончательно». Лиля не повернула к нему лица. Он узнал ее уже только тогда, когда отошел от ее места. Бледное лицо, детское плечико в желтой кофточке, как же это, — стоял рядом с ней и не узнал. У нее всегда темные волосы касались плеч, а тут на спине лежала косичка.