Конвейер

Татьяна Сергеевна все говорила, говорила, он почувствовал, как ей надо, чтобы он не просто постиг суть производства, но и сердцем коснулся этой тонкой техники, преисполнился к ней только мужчинам присущей любовью. Но он, как ни старался, не мог взять в толк многое из того, о чем она рассказывала, а когда понимал ее слова, не мог соединить их воедино с тем, что двигалось на конвейере. Только в конце этой утомительной экскурсии, измочалившей его вконец, он вдруг понял, что «блок», который она поминала чуть ли не в каждой фразе, — это и есть то, что он окрестил «коробочкой». И еще он понял: не для всех эта работа на конвейере. Есть такие, которых жалко. Среди таких самую большую жалость вызывала Лилечка. Татьяна Сергеевна должна его понять, у нее у самой дочка. Своей-то высшее образование дала. Хоть и вдали от нее живет, а все, что могли, что обязаны были для нее отец с матерью сделать, сделали. Только бы не обидеть Татьяну Сергеевну за ее старания и гостеприимство. Надо так ей сказать, чтобы поняла она: не сможет он теперь жить так, как жил, радуясь своей новой с Варей жизни. Не такой ценой его новая жизнь должна быть оплачена. Не для этих пяти паечек, хоть и кому-то нужных, необходимых, растил он без жены Лилечку. «Мы с вами, Татьяна Сергеевна, жизнь свою уже, считайте, прожили, если и есть в ней что хорошее, то оно не должно быть за счет детей. Подожмемся мы с Варей, отойдем в сторонку. Не захочет Лиля с нами жить, построим себе домик. У нас в роду, Татьяна Сергеевна, все строились да строились. А теперь это даже не проблема». Вот так бы сказать, да голос пропал и силы оставили. Закружилась голова, руку ко лбу поднес, а она дернулась, как плеть на взмахе.

— Замучила я вас, Степан Степанович? — Татьяна Сергеевна смотрела на него улыбаясь. — Вот такой у нас цех. Сами увидели, никуда вашей Лиле уезжать не надо, здесь ее место. Надо нам вместе поговорить с ней, чтобы забрала заявление…

И тут же улыбка ее погасла, лицо стало растерянным. Сунула руки в карманы халата, платка не было. Что же делать? И что вообще делают в таких случаях? Степан Степанович отвернулся от нее, задрал голову и беззвучно, глотая ртом воздух, стоял посреди цеха и плакал.

Глава вторая

Новенький сидел чуть ли не спиной к конвейеру, свесившись на правую сторону, вытянув ноги. Такого безобразия за двадцать лет Татьяна Сергеевна еще не видела на конвейере.

— Бородин… Я не ошиблась? Уберите ноги с прохода, сядьте как положено и вообще не показывайте своим видом, будто учиться вам нечему.

Он расплел ноги, подтянул их под стул и вместе со стулом повернулся к ней спиной. Лиля Караваева, у которой он находился в обучении, засмеялась:

— У меня уже затылок, Татьяна Сергеевна, болит от него. Вы бы только послушали, что он тут с самого утра несет. Ему бы в цирк клоуном, а не к нам.

— «К нам»! — Татьяна Сергеевна не преминула кольнуть Караваеву. — Цех уже не твой, Караваева. Приказ подписан.

Лиля насупилась. Осталось еще двенадцать дней. Она потерпит.

— Меня Караваева не забудет, — сказал новенький, искоса наблюдая, как Лиля накладывает паечки. — Я ей долго буду сниться. Вы тут все с ней лицемерили, а я первый без всякой лести, прямо сказал, что у нее кривой бок.

Лиля опять прыснула, и Татьяна Сергеевна улыбнулась: вот уж правда, смешно не то, что сказано, а кто и как сказал. Этот благообразный, похожий на баскетболиста парень вырос в хорошей семье. Семью Татьяна Сергеевна всегда угадывала по выражению глаз, цвету лица, манере разговаривать со старшими. Этот мальчишка был из хорошей семьи, но это совсем не значит, что хорошо с ним будет конвейеру.

— Бок по части понимания, что в жизни есть главное, у нее действительно кривой, — сказала Татьяна Сергеевна и остановилась, стыдясь себя: так сморщил лоб, поглядел на нее, подняв брови, новенький. Нашла с кем делиться своими наблюдениями. Парень интересничает, заигрывает с Лилей, а она разбежалась, нашла сообщника. — Но работник Лиля Караваева хороший, — поборов смущение, договорила Татьяна Сергеевна, — и вы хорошенько учитесь, пока есть такая возможность.

Лиля свысока глянула на Бородина:

— Не будет он здесь работать. Не за этим явился. Сорвать ему что-то надо с конвейера.

Подъехал новый блок, и Лиля, отмежевавшись от них обоих, стала облаивать трансформатор.

— Я страшный человек, темная личность, — сказал Бородин, все так же внимательно следя за руками Лили. — Не зря меня дома и везде зовут Шуриком. А могли бы звать Александром. А вы как меня будете звать, Татьяна Сергеевна? — Не дождавшись ответа, прижал ладони к груди. — Клянусь, что ни в глаза, ни за спиной никогда не буду звать вас Соловьихой. Соловьиха должна околдовывать, а вы реалистическая женщина.

Татьяна Сергеевна поскучнела. Исчезло куда-то словечко «трепач», а лет десять назад еще жило, точно определяя таких вот разговорчивых.

— Я буду звать вас по фамилии — Бородин. Знаменитая фамилия, с другой не перепутаешь.