Конвейер смерти

Афганцы в ответ установили на дальней господствующей высоте ДШК и огнем вжали роту в снег. Так продолжалось часа полтора. Близость друг к другу передовых дозоров не позволяла применить артиллерию. Вертолетчики ударили по пулемету и заставили его заткнуться. Повезло, что авианаводчик оказался вместе с ротой. Он показал себя молодцом, скорректировал авиацию. В пятом часу стало смеркаться. Духи словно растворились в разряженной горной атмосфере, как призраки, на белом, чистом снежном насте остались лишь петляющие следы «комсомольца»… Мятежники быстро собрались и отошли ночевать в какой-то кишлак. Конечно, что они – дураки в горах в снегу мерзнуть?! Спят в теплых хижинах, у печек, на сплетенных из лозы кроватях. Это только мы, будто белые медведи, зимуем в снегу.

– Голова до сих болит! В ушах гудит, в глазах рябит, и ноги дрожат, – пожаловался Бугрим мне при встрече.

– Ерунда, Витюша! – усмехнулся я. – У прапорщика главный орган не голова, а руки. А тебе, как комсомольскому вождю, и они не нужны. Выносить нечего: склада не имеешь. И потом, в нашем батальоне у «комсомольца» должна быть контуженая голова. Это наследственное, еще от Колобкова, твоего предшественника.

– Зачем духи стреляли по тебе, до сих пор не могу понять! – с улыбкой недоумевал Острогин, поддерживая мои шуточки. – Обычно они ваше племя жуликов не трогают, а даже берегут! Наверное, по запаху учуяли в тебе комсомольского вождя! Распознали, что ты не жулик, не их благодетель, а идеолог. Марксизмом, Витька, от тебя еще попахивает. До сих пор!

– Ха-ха-ха! – загоготали офицеры.

– Никифорыч, мы пытались на следующий день прыгать с разбегу по его следам. Пытались попасть и не получалось! – поддержал приятеля Мандресов. – Чемпионские прыжки! Девятиметровые! Наверное, Витька реактивную струю пускал…

Ребята смеялись, и Виктор вместе с ними. Но смех был какой-то невеселый. Хотя чего грустить, повезло ведь. Могло быть и хуже, вместо шуток и подначек произносили бы сейчас третий тост…

Глава 12. Медные трубы. Испытание второе…

Батальон вернулся домой в подавленном настроении. Погиб командир роты, второй за два месяца! А сколько еще раненых и убитых.

Вечером после проверки офицеры и прапорщики собрались в женском модуле. Пьянку даже не маскировали. Расставили столы и стулья на центральном проходе, заняв весь коридор. Горе комбата и остальных было столь безмерно, что никто не думал о наказании.

Откуда ни возьмись вновь объявился Грымов. Приветливо улыбался, вникал в дела батальона, живо интересовался последними событиями.

– Василий Иванович! Грымов словно стервятник! Как кто-то погиб, он тут как тут. Назначите его на должность – буду категорически против. Возражать стану в полку и в дивизии! – заявил я комбату в резкой форме.

– Хм-м. Комиссар! А ты злопамятен! Не переживай, я не собираюсь из него делать командира роты, – усмехнулся комбат. – А кого предложишь ты, комиссар?

– Лучшей кандидатуры, чем Острогин, у нас нет, – ответил я.

– Ладно, возражать не буду, лучше он, чем новичок из Союза, – махнул рукой Подорожник.

– Спасибо, товарищ подполковник! Я тоже так рассуждал и сразу хотел Серегу предложить.

– Тянешь наверх старых дружков по первой роте. Вы оккупировали весь батальон. Только вот сама первая рота от этого заметно сдала. Не загубить бы окончательно лучшее подразделение сороковой армии, – вздохнул Иваныч.

Поминки прошли обыденно. Они стали превращаться в страшную традицию, которая завершала почти каждое возвращение из рейда. Комбат после третьего тоста огласил решение о назначении Острогина командиром роты. Народ воспринял его решение с одобрением, и мы выпили за Серегу.

– А теперь у меня следующее предложение, – обратился к офицерам Подорожник. – Внимание! Всем слушать и не перебивать болтовней! Я думаю, мы не обеднеем, если сбросимся по сорок чеков семьям Сбитнева и Арамова. Вдова Бахи беременная, на шестом месяце. Она завтра уезжает к его родителям, сопровождает гроб. Нас больше пятидесяти человек – соберем тысячу каждому. У Володи Сбитнева дочке три года, надо, чтоб ребенок не нуждался ни в чем, хоть на первых порах. Отец погиб как герой, значит, дочь должна быть одета, обута, с игрушками. Возражений нет?

Коллектив поддержал идею, практически не споря.

– Шапку по кругу! – рявкнул опьяневший Бодунов. – Собираем сейчас же!

– Нет, Игорь! Успокойся! Не надо показухи и шума. Все решим на трезвую голову, – остановил я прапорщика. – Завтра пройду по ротам, и тот, кто не против предложения комбата, сдаст деньги.

– Правильно говоришь, замполит! – обнял меня за шею опьяневший Чухвастов. – А то сейчас соберем и, не ровен час, потеряем или пропьем!

– Вовка! Хватит пить! Отпусти мою шею! – принялся я вырываться и тотчас попал в объятия Острогина и Шкурдюка.

– Мужики, вы меня нахваливаете, а мне стыдно! – сказал осоловелый Острогин. – Расскажу я вам, что приключилось в Анаве…

И Серега рассказал следующее…