Конвейер смерти

– Ну что, орлы, расслабляетесь? – грозно и насмешливо спросил «кэп». – Теток щупаете под дверью командира! Совсем обнаглели!

– Да мы выпили, в принципе, чисто символически. Помянули. И за победу! – смутился комбат.

– О, за победу нельзя пить символически. За победу мы сегодня еще не пили! Молодец! Пришел к нам с тостом! – обрадовался Иван Грозный. – А то весь вечер пьем за выздоровление Султана Рустамовича! Садитесь, наливайте себе чего пожелаете. Выбор большой.

Большой выбор состоял из двух напитков: водки и коньяка. Едва разлили огненную жидкость по стаканчикам, бутылки моментально опустели. Встали, молча выпили, и Чапай прошептал мне на ухо:

– Никифорыч, беги за пузырем! Добывай, где хочешь, но без спиртного не возвращайся!

Я тихо выскользнул из модуля и отправился в первую роту. Разбуженный Мандресов дыхнул на меня перегаром, удивленно протер глаза. С трудом соображая, ротный ответил, что совершенно ничего нет. У взводных ни в запасе, ни в заначке не оказалось тоже. Пришлось ломиться в дверь каптерки связистов, доставать оттуда Хмурцева. Вадим долго матерился, что ему надоело по ночам тащиться к вольнягам за водкой. Но все же оделся и через несколько минут достал две бутылки по двойной цене.

– О! Вот это у меня комиссар! – радостно встретил меня Подорожник, увидев бутылки в моих руках. – А я думал, придешь с одной и надо опять бежать.

В стаканы вновь забулькала, наполняя их до краев, огненная вода. Однако коллектив оказался очень крепким и стойким. Пили начальники почти без пауз и почему-то не пьянели. Очевидно, на этой стадии водка воспринималась как лимонад и не пробирала. Пол-литровки опустели мгновенно. Мутными глазами особист и зампотех опять уныло уставились на стол. Командир полка выразительно оглядел присутствующих и произнес:

– Для продолжения банкета нужно что-то еще. Кажется, у зама по тылу в загашнике есть спирт!

– Не даст! – вяло возразил Золотарев. – Я просил, не дает! Жмот! Говорит, комиссию поить предстоит.

– Командир я или не командир! – возмутился Филатов и выскочил за дверь, сшибая на своем пути обувь и табуреты. В комнате получился разгром, словно бегемот прошел по саванне к водопою во время засухи. За тонкой стенкой послышались маты, вопли и визг зама по тылу.

Через пять минут, возбужденный и счастливый, Иван Васильевич вернулся с алюминиевой фляжкой в руках и радостно воскликнул:

– Крыса тыловая! Зажать пытался спиртик! Чуть его по стене не размазал, гада! Нет! Все-таки я – командир!

Такое жуткое окончание банкета вышибло из душевного равновесия на два дня. Меня штормило и качало, цвет лица менялся в диапазоне от известково-бледного до травянисто-зеленого с серым отливом.

Комбат ехидно улыбался. Закаленный, усатый черт, и цистерной его не упоишь!

– Комиссар! Не пора ли тебе посетить госпиталь? Там почти взвод раненых лежит! – спросил меня однажды комбат, глядя на меня хмуро.

– Давно собираюсь, но никак не могу решиться, – смутился я. – Как представлю искалеченного Калиновского, бойцов без ног – мороз по коже и дрожь в коленях. Третий день откладываю. Ну и с пустыми руками ехать не хочу. А денег нет.

– Мысль верная. Сейчас в ротах наскребем деньжат, купишь соки, «Si-Si», мандарины, бананы, еще чего-нибудь. Берендей со склада сгущенку возьмет. Одному, наверное, тяжело будет нести, прихвати для компании Бугрима и Острогина. Можно взять пару солдат. Большую толпу не собирай, занятия сорвешь.

– А вы сами не поедете, что ли?

– Нет. Зачем людям настроение портить. Я ведь для них цербер, мучитель, службист. Нет. Да и не могу я. После контузии не отошел. Разволнуюсь, еще заплачу… А комбат должен быть кремень! Глыба! Скала! Пожалуйста, без меня. Но привет передай от отца-комбата обязательно! Ну и сам не подавай виду, что страдаешь, жалеешь. Сочувствуй, но будь оптимистичен, добр и жизнерадостен. Поднимай им настроение. Тоски и уныния в госпитале и так предостаточно!

Моей жизнерадостности и оптимизма хватило только до первой палаты, где лежал раненый Грищук. Перебитая рука у лейтенанта срасталась, закованная в гипсе, парень хмурился, но был рад встрече с нами. Запах лекарства стоял в палате плотной стеной и окутывал всякого входящего. В офицерском отделении несколько человек были с ампутированными конечностями. Кто без руки, кто без ноги. Отвоевались мужики. Этим несчастным предстояла путь-дорога домой, а не выписка, как Грише, обратно в батальон. Один из инвалидов, без обеих ног, сидел в кресле-каталке у окна и задумчиво смотрел в небо. Что ему еще предстоит хлебнуть в этой жизни?! Хорошо, если тыл крепкий и надежная жена. А вдруг совсем наоборот?

В большой палате, где находился Калиновский, стояла тишина. Черепно-мозговые травмы не располагали к разговорам. Большинство либо спали, либо лежали в забытьи. Изредка кто-то тихонько стонал.

– М-м-м… Вы кто такой, молодой человек? – остановил меня у порога врач.

– Я замкомбата из восьмидесятого полка. Тут лежит мой подчиненный – Саня Калиновский. Хотелось бы повидаться. Как его самочувствие? Когда выздоровеет?