Фотоаппарат тогда она брала без особого умысла, просто любила снимать лица, пейзажи, а тут – Вена, строгие прекрасные улицы, уютные парки…
И вот копье… От него словно исходили волны тепла… Оно великое, уникальное, настоящее. И действительно исполняет все желания. Это Ева поняла в первые же секунды, когда смотрела через витрину на темный наконечник.
Ади хотел передать реликвию в музей партии. Но не смог расстаться с ним, едва заполучив. Виновато пробормотал:
– Через две недели. А пока копье Лонгина побудет в Бергхофе, там безопасно.
План появился мгновенно. И был очень простым. Подменить эту вещь на копию. Зачем реликвия музею? Когда есть на свете девушка, которой эта вещь нужна, как лекарство от смертельной болезни.
– Мое милое копье, – шептала Ева, спрятавшись с головой под одеяло. – Ты не представляешь, как мне тяжело. Да, после второй попытки самоубийства, когда меня спасло только чудо, Ади опять сделался добрым со мной. Он подарил мне чудесный домик на Вассербургштрассе, в котором мы поселились вместе с Гретль, назначил мне денежное содержание. Мы с сестрой называем наш дом Браунхаус. Я рада, что теперь не слышу больше папиных упреков. Но стала ли я счастливой? Нет! Зачем уютный дом, если туда не приходит дорогой сердцу человек? Зачем деньги, а значит, и платья, и туфли от моего самого любимого обувщика Феррагамо, и белье из бутиков на Елисейских Полях, если никто ничего из этой красоты не видит? Да, я провожу время в Бергхофе. Но что это за время! Когда к фюреру приходят с докладом, я должна сидеть в своей комнате и не шуметь, чтобы никто меня не видел. Если вдруг мне позволяется пригласить приятельницу, мы вместо двери пользуемся окном – Ади работает, и его, видите ли, раздражают наши шаги. Но ты знаешь, копье, дело даже не в этом. Я не понимаю, почему теперь я не могу одеваться у еврейских портных! А еще все говорят: будет война, а значит, у Ади опять не останется для меня времени. Копье! Я знаю, ты можешь все исполнить! Я очень, очень хочу стать его женой, и быть с ним всегда, и умереть вместе, в объятиях друг друга. Хочу, чтобы он крепко любил меня. Ты ведь сможешь это сделать?…
Ева и не заметила, как уснула.
Снилось ей что-то загадочное – будто кто-то неизвестный, с неразличимым в тумане сна лицом, требовал подписать несколько бумаг. И было такое чувство, что пальцы и в самом деле сжимают ручку.
А разбудил Еву вдруг взметнувшийся страх.
Горничная по утрам убирает комнату, может протирать пыль, даже когда «секретарша фюрера» еще нежится в постели. «Секретарша» – что с ней церемониться.
Сейчас горничная как заявится – а в ее руке копье.
Надо срочно его куда-то спрятать!
Ева осмотрела комнату, а потом подошла к корзинке, в которой путешествовали ее маленькие, но очень звонкие, как колокольчики, скотчтерьеры. Здесь, в корзинке, под подстилкой, хранилась копия наконечника. Тут же надо спрятать и оригинал. Лучше места не найти. Горничная к корзинке даже не подходит: негодница Штази как-то здорово тяпнула ее за руку. Оказывается, собачки устроили в корзинке своеобразный тайник и припасли там пару косточек. То-то приветливая Штази разозлилась, когда горничная захотела чуть отодвинуть корзинку!
Конечно же, копье Лонгина надо спрятать именно там! А скотчтерьеры станут верными, надежными сторожами.
– Извините, мне надо срочно уехать! Правда, ситуация очень серьезная. Я перезвоню вам позже! – Катя Некрасова вдруг вскочила со стула и бросилась к двери. – Простите, пожалуйста!
Клиентка – осунувшееся потемневшее лицо, заплаканные до воспаленной сухости глаза – растерянно всплеснула руками.
– Но как же так… Мы ведь договаривались! Только начали говорить, а вы… И мой сын, он ни в чем не виноват. Екатерина Алексеевна, помогите мне!
Бедная клиентка: светло-серое, едва различимое облачко ее ауры и вовсе практически растворилось. Горе выпило женщину до последней капли, и она не заслуживает такого к себе отношения.
Но времени на разговоры, объяснения и утешения нет. Вот просто ни единой секунды. Это Катя понимала очень отчетливо. И, как ураган, неслась вниз по лестнице.
На крыльце адвокатской конторы она чуть не упала.
В голове все вспыхивало, трещало, искрилось.
И – мучительные видения, жуткие картины. Они накладывались одна на другую, от чего казалось, что не имеющий возможности обработать такое количество информации мозг сейчас закипит или взорвется.
Ганс, судя по интерьеру, находится в номере гостиницы. Видна у стены небольшая кровать, напротив нее – стол со стулом, зеркало. Сначала в воздухе появляется как будто темная точка. Вжик – сверкает лезвие ножа, резкая вспышка, стальная угроза. Нож парит по помещению, и на белых обоях рассыпается кровавый горох пятен…