– Да, спасибо. Я просто обдумываю методы терапии, – пробормотал он. И, к своему собственному удивлению, внимательно оглядел туфли, джинсы, свитер.
Одежда и обувь оказались чистыми и опрятными. Незаметная верная Ольга – она не оставляет его наедине с болью.
Немыслимо! Думать об Оле, открывая дверь в
Игорь вошел внутрь и замер. Страх заморозил даже кончики ногтей – Катя стоит на подоконнике. Взлохмаченные волосы, закатанные выше колен пижамные штаны, наклоненное вперед туловище, еще секунда, и…
Она обернулась на шум открывшейся двери.
– Привет! Надеюсь, вы не врач? Мораль читать не будете? Знаете, из этого окна запросто можно выпрыгнуть, невысоко.
Мягкое теплое облегчение окутывает приятным облаком.
Совсем голову потерял, отделение-то на первом этаже, ничего с Катей не случится.
Впрочем, она, конечно, сумасшедшая. Это еще пятнадцать лет назад было понятно.
– Я – в каком-то смысле врач.
– Хм… я вижу, что вы не врете, но что-то здесь не так.
– Вы видите?
– Не придирайтесь к словам. – Она спрыгнула с подоконника и уселась на кровать. – И вообще, слова ничего не значат. Ими можно жонглировать как угодно.
Пальцы на ее ногах покрыты красным лаком. Красиво. А на руках… – Игорь скосил глаза – ногти не накрашены.
Оля красит ногти? Или нет?
«Что за бред, я совсем спятил, – разозлился он, пытаясь прекратить разглядывать Катю. – Надо сформулировать вопросы. Что она обо мне подумает? В конце концов, я пришел по делу, и сейчас не время, и вообще никогда не время, ничего не нужно, и…»
Но эта женщина катастрофически напоминала смерч, воронку, трясину. Что-то стремительное, засасывающее, подчиняющее.
Время опять замерло.
Игорю казалось, что уже сто лет он смотрит на лохматые светлые волосы, красивые, четко очерченные губы. Капелька-жемчужинка на практически незаметной цепочке, и красные ноготки, и худенькие тонкие коленки.
– Вы на машине, доктор?
На красивом лице появилась странная улыбка. Неискренняя, натянутая.
– Отлично. Вы мне поможете. Сейчас вы выйдете из палаты и подъедете вон к тем кустикам. Смотрите же! – Катя вскочила с кровати, схватила Игоря за рукав, подтащила к окну. – Кусты возле скамейки. Видите? Подъезжаете туда и ждете. Я быстро выскакиваю из окна, и мы уезжаем в голубые дали. Или розовые. Или еще какие-нибудь. Только не белые. Я не могу здесь быть больше, не могу! Эти белые стены, мне все время кажется, что они вот-вот покроются кровью. И еще белый костюм… мне не в чем сбежать, он испорчен, весь в крови. И Алексу уже не позвонить, и Лешке тоже, они так похожи, невыносимо.
Ей плохо.
У нее стресс, и нужна помощь.
Сейчас, потерпи, любимая. Ведь есть полный карман успокоительных таблеток, и о твоем состоянии известно все, и о том, как с ним справиться, потерпи, послушай, все будет хорошо…
Игорь собирался разразиться соответствующей речью – успокаивающей, купирующей острое состояние. Возможно, помог бы легкий гипноз или…
У Кати оказалась своя точка зрения на то, чем теперь следует заняться.
Ее рука на «молнии» джинсов повергла Игоря в ступор.
– Нельзя. – Он отшатнулся, чуть не вывалился в окно. – Нельзя, потому что…
Потому что у каждого мужчины есть потребность в обожествлении женщины. Душа – сакральное понятие, и именно женское.