Копье Теней

— Нет-нет, маленькая душа. От меня не убежишь. Я за тобой и перед тобой, всегда и везде. Как бы далеко ты ни улетела, сколько бы ни прожила, я все равно буду здесь. Я буду существовать, пока не погаснет последняя звезда. Такова моя природа, как перекручивание плоти теперь — твоя.

Вещица закричала. Раздосадованный вой был тихим-тихим, почти на пределе слышимости. Грунгни сомкнул пальцы, обрывая вопль. Надо было решить, что с ней делать. Он кое-как расспросил ее и узнал то, что знала она — крайне мало, честно говоря. Хотя, по его опыту, иногда самая малость становится важнее всего.

— Что ты будешь с ней делать, дед?

Он посмотрел вниз — и перестал улыбаться.

— Еще не знаю, Вали. Возможно, попробую перековать, как делал мой брат.

— Эта штучка стоит стольких усилий? — кисло поинтересовался Вали. Старый дуардин хмурился, на его морщинистом личике застыло вечное недовольство.

Грунгни, вздохнув, вернул белую вещицу в карман фартука. Та жалобно пищала, моля безразличного бога о спасении. Где-то в глубине души этот бог, возможно, смеялся. Это тоже было в его характере — любил он шутки и фокусы.

— Спроси лучше, стоит ли какая-либо задача каких-нибудь усилий. Ответ очевиден… и ответ этот «возможно». Не узнаешь, пока не сделаешь.

Грунгни смотрел на своего слугу, испытывая подобие… нет, не вины, но что-то похожее. Вали был стар. Старше, чем ему следовало быть, — из-за Грунгни. Каждый десяток лет он становился чуть скрюченнее и сморщеннее, тело сжималось, как будто внутренняя искра выкачивала из него топливо, чтобы продолжать гореть. А когда-то он был добр, Вали. Великий учитель и великий ученик разом. Теперь же…

— Это делать не стоило, — буркнул он. Не насмехаясь. Никто не смеется над богом. Вали цеплялся за правила приличия, как утопающий — за соломинку. — Пустая трата сил. Мы могли бы выковать новое оружие, а потратили время на поиски этих… этих жалких устройств. — Он скорчил гримасу. — Глупо.

Грунгни фыркнул. Умел Вали назвать его дураком — не заявляя это напрямую.

— Если и так, то это моя глупость. Кроме того, я предпочитаю думать об этом как об азартной игре.

Вздохнув, он обвел взглядом кузницу. Первую кузницу — и последнюю. В горнах горел огонь, разведенный впервые тысячи лет назад — и никогда с тех пор не угасавший. И он никогда не потухнет, пока это хоть чуть-чуть зависит от него. В этом огне он выковал первое оружие зигмаритов из ядра умирающего мира. Бог улыбнулся, радуясь старым воспоминаниям.

— Я когда-нибудь рассказывал, как познакомился с Зигмаром, Вали?

— Много раз, — угрюмо буркнул Вали.

Грунгни моргнул.

— А. Что ж, он славный парень, несмотря ни на что. Немного упрям, чуток грубоват, но закалка хороша. — Он нахмурился. — Не то что тот, другой, который сидит в центре всего, как огромный паук. — Бог вздохнул. — Хотя даже в нем что-то брезжит. Таковы все смертные, полагаю. Они отягощены возможностями, даже когда не видят их.

Вали сплюнул.

— Трехглазый Король давным-давно утратил все, что в нем было смертного. Еще до того, как возникли Владения. — Дуардин покачал головой и стиснул кулаки. — Хотел бы я, чтобы его голова легла на эту наковальню, а в моих руках был бы молот.

— И ты бы убил его, Вали?

— Немедленно.

Грунгни молча смотрел на слугу, размышляя над его словами. Он вспомнил, что Архаон убил родичей Вали в те последние роковые дни перед концом начала.

— А если б его тоже можно было перековать наново? Ты бы убил его или превратил во что-то получше?

Вари покачал головой:

— Он проржавел насквозь. Убил бы его и всю его породу.

— Говорят, ценно бывает все, даже ржавчина.

Вали фыркнул:

— Кто говорит?

— Ну, я. Я это сказал. — Грунгни вздохнул. — Оставь меня, Вали. Одной несчастной душе в этой обширной кузне действительно требуется наказание. — Он отвернулся, чтобы выбрать один из множества молотов на ближайшей стойке, и услышал, как Вали зашаркал прочь, невнятно бурча.

— Ты жесток с ним, старик.

— Кого ты называешь стариком, белобородый? — Грунгни ударил по наковальне. Искры заплясали в воздухе, складываясь в новые интересные фигуры. Они трепетали вокруг капюшона на голове дуардина в плаще, сидевшего рядом на старом шатком стуле и покуривавшего длинную трубку. Тяжелая борода белой волной выплескивалась из-под капюшона на бочкообразную грудь. Крепкие руки, перевитые древними мышцами, были скрещены на груди. Тяжелая нога попирала перевернутое ведро.

— Действительно. Всегда забываю, кто из нас старше. Ты мой дед или я — твой?

Грунгни поморщился:

— Хотел бы я, чтобы ты перестал говорить загадками.

— Загадка — точило для ума, Создатель. Сам знаешь. — Дым клубами поднимался над чашей трубки. На миг Грунгни увидел в этом дыму крошечные фигурки — работающие, сражающиеся, танцующие — и почувствовал что-то вроде печали. Старый дуардин махнул рукой, развеивая картинки. — А ностальгия лишь притупляет разум.

— Как и крепкая выпивка. В которой мы себе не отказываем.

Курильщик захихикал.