Костер потрескивал сухими веточками, даря людям тепло и спокойствие. Гюи сидел подле огня, стараясь неспешно и обстоятельно опускать хлеб в горячую похлебку, как это положено благородному человеку. Получалось плохо. Злость из-за потерянного глаза будила недостойный добродетельного христианина зверский аппетит. Сегодня крестоносцам выпала редкая удача - разбить значительно превосходящий численностью отряд сельджуков - и они устроили себе маленький праздник. Отбитые у неверных паломники, достав из своих запасов изюм и лепёшки, щедро одарили ими своих спасителей. Госпитальеры и вовсе поделились солониной и мукой. Получился славный суп.
- Да-да, Меро! Вы – счастливчик, - подошедший командир госпитальеров, худощавый бургундец Раймон ле Энже присел рядом. Ему уступил своё место Андре. Длинноволосый молодой оруженосец с забавным белым пушком на месте усов, один из троих уцелевших в бою, опекал раненого барона, как наседка кладку яиц, подкладывая ему лучшие куски.
- Может, и так, - проглотив кусок баранины, вытер руки о холщовые штаны Меро. - Да только все мы в руках Божьих. Господь лишил меня глаза и двух товарищей. Не очень-то много счастья. Но добрым христианам известно, что Он… - тамплиер показал рукой вверх, - ничего не делает просто так.
- Достойные слова, - госпитальер склонил коротко стриженую голову. - Быть может, его промысел и состоит в том, чтобы вы такой ценой спасли жизни паломникам и мне, грешному? Но всё равно, благодарю вас.
Гюи, наконец, повернулся к собеседнику:
- Будете раньше нас в церкви - воздайте лучше хвалу Господу, а не нам, таким же грешникам, - барон перекрестился. – И ещё, не сочтите меня невежей, но я хотел бы спросить. Сельджуки обычно, если и нападают - то значительными силами. А тут – всего полсотни воинов. С чего бы такое рвение в отношении нищих пилигримов и ваших братьев госпитальеров? Давно уже такого не было.
Бургундец пожал плечами и перевел взор на мерцающее пламя костра. Было видно, что взгляд единственного глаза Меро ему в тягость.
- Кто их ведает? Если бы мы знали, что творится в головах у этих сарацин… Дьявол руководит их помыслами. У нас было всё, как обычно. Сопровождение паломников и раненых крестоносцев к кораблям. Ничего такого, что могло бы заинтересовать разбойников.
- Странно. Возможно, наш пленник прольет свет на эту историю, - Меро покосился в сторону палаток. Но ле Энже, не давая ему времени как следует обдумать недавние события, предложил:
- У нас среди братьев есть один, кто понимает языческие наречия. Мне, честно говоря, тоже не дает покоя это нападение. Подарите мне этого неверного.
Гюи задумчиво покачал головой.
- Простите Раймон, но давайте обсудим это завтра. Сегодня я просто не в состоянии о чём-нибудь думать, - отклонил просьбу Меро, невольно потрогав повязку на голове.
Он ещё не пришёл ни к каким выводам, а любая неясность в ратном деле беспокоила его и настораживала. Тем более, что в голосе госпитальера Гюи заметил настойчивость, фальшь и нетерпение. А любое давление категорически не нравились барону. И ещё одно странное чувство появилось в его душе. На миг тамплиеру показалось, будто он стоит на краю бездны, а снизу веет нестерпимым жаром. Быть может, это были проявления начинающейся лихорадки, а быть может, это Господь предупреждал своего верного слугу об опасности. Так или иначе, но де Меро решил покончить с неприятной темой. Завтра будет новый день, а вместе с ним появятся и верные решения.
Извинившись, он поднялся и побрел в свою палатку. Туда, где была жёсткая, но какая-никакая подстилка из сухой травы, верный оруженосец с компрессом для раны и связанный по рукам и ногам пленник. Слишком важный для госпитальеров, как показалось Гюи.
- Господин, господин! - Барон спросонья схватился за кинжал, но узнав голос оруженосца, чуть расслабился. В голове разливалась тупая боль, во рту пересохло.
Маленькая плошка со свиным салом в руках Андрэ давала тусклый свет, но и этот слабый огонь слепил единственный глаз Меро, будто солнце в зените.
- Чего тебе? - хрипло прошептал Гюи, нащупывая у изголовья бурдюк с водой.
- Клянусь богородицей! Этот нехристь пытается навести на нас порчу. Как только я смыкаю глаза, он начинает бормотать что-то на своем дьявольском языке. Прикрикну на него - уймётся. Только смотрит холодно, как змея. Но я по его роже вижу, что в своей хитрой башке он нанизывает на нитку ненависти одно заклинание за другим.
- И что? Ты ради этого решил разбудить меня? - барон, едва сдержав улыбку, отвесил оруженосцу шутливую затрещину. - Пора бы крестоносцу избавиться от этих суеверий. Да будет тебе известно: на истинного христова воина гнусные языческие заклинания не действуют!
- Так-то оно так, но больно уж он пялится в нашу сторону злобно…
- Да нет, тебе это только кажется. Посмотрел бы я на тебя, будь ты на его месте. Плен и верёвки – это тебе не мёд в сотах. Молится он, вот и всё. Кто виноват, что у сарацин такие дикие глаза?