Копи царицы Савской

Глория нарочно умолчала о карлике и его подручном Санте – сначала следует выяснить, что это не бред и не игра расстроенного ума. Уж больно дико все выглядит. Она сама должна выяснить, насколько ее восприятия соответствуют действительности. В ее положении опасно давать повод для кривотолков. У них с Зебровичем нет детей, и у Колбина, если он преследует цель завладеть компанией и банковскими счетами покойного, появятся основания объявить ее невменяемой, недееспособной, а то и заключить в психушку. Кто знает, какие планы зреют в его яйцеобразной голове?

В том, что Глория не родила ребенка, не было ее вины. Зебрович страдал бесплодием и не придавал этому значения. Дети не являлись главной целью его жизни. А ради чего он жил, Глория так и не поняла. Ради чего вообще живут люди?

Она вспомнила неподвижное, окостеневшее тело уродца с лицом и повадками аристократа, и на ее глаза навернулись слезы. Любила ли она мужа, если не в силах его оплакивать? И какие чувства пробудил в ней карлик, если только он не плод ее воспаленного воображения? Как ей разобраться в себе?

Она твердо решила, что первым делом съездит в Прокудинку... побродит по деревне, сходит на речку, которая унесла жизнь Павла... поговорит с местными жителями... Может, Пашка изливал кому-нибудь душу, делился наболевшим? После чарки-другой водки язык развязывается даже у молчунов. Кто написал ей письмо от его имени? Почему именно от него?

Домашний телефон Глория хотела отключить, чтобы не слышать бесчисленных фальшивых соболезнований. Но Лавров поручил брать трубку охраннику. Тот отвечал всем одно и то же: Глория Артуровна подойти не может, он в точности передаст ей все сказанное...

Фамилии звонивших охранник вносил в список, который с каждым часом становился длиннее. Время от времени он показывал список Глории. Та пробегала по фамилиям равнодушным взглядом...

– Алина Нефедова! – вырвалось у нее, когда парень в очередной раз принес ей «лист соболезнований».

У нее совершенно вылетело из головы, что у Пашки была... вернее, есть родная сестра...

Подмосковье. Деревня Прокудинка. Начало XX века

Вдова Андре выставила дом на продажу, но покупателей не сыскалось. После кровавой резни и погрома, устроенного неизвестными, на дом легло клеймо проклятия. Тому немало поспособствовали дьякон и служанка покойного хозяина.

В 1905 году в деревню приехал немецкий доктор, якобы спасаясь от бушующих в Москве народных волнений. Он и приобрел у отчаявшейся вдовы злополучный дом. За бесценок. Вместо икон новый собственник повесил на стенах картины на библейские сюжеты и выцветшие ковры.

Местные жители называли его «доктор Муха» и обращались к иноверцу в самом крайнем случае, когда положение было безвыходным. Микстуры и капли, которые прописывал немец, имели горький вкус и резкий запах. Принимать сии странные зелья отваживались немногие. Доктор, казалось, совершенно не заботился о том, чтобы привлечь пациентов, и жил на средства, присылаемые из-за границы.

Среди картин, украшающих бревенчатую горницу – ту самую, где принял ужасную смерть бывший хозяин, – была одна, на которой художник изобразил живописные каменные руины посреди африканской саванны. Так что если дух покойного, как утверждали злые языки, все еще бродил по комнатам, то, несомненно, испытывал удовлетворение. Ведь именно там, между древних обломков, Андре и наткнулся на свое «сокровище»...