Все это стремительно приближалось, словно я стрелой летел к Мемфису; вот уже видны фигуры людей в богатых убранствах; внутри большого закрытого двора они мерно шествуют за священным черным быком Аписом, живым воплощением Пта, а оракул, зорко следящий за поведением почитаемого животного, готовится обнародовать свои предсказания.
Как ярко сверкает золотой диск, закрепленный между рогами быка! Я перевожу взгляд с него, этого слепящего диска–солнца на лица шествующих жрецов, медленно проплывающие, как в цветном, но немом кино, затем возвращаюсь к одному из них и буквально впиваюсь в него: знакомое! Где я его видел, где, где, где? — все быстрее и быстрее стучит в голове серебряный молоточек, и я понимаю, что если сейчас же не вспомню, то этот молоточек пробьет мой череп изнутри. Сжалившись надо мною, бритоголовый обладатель шкуры пантеры и золотого перстня с именем богини Мут приоткрыл дотоле опущенные, как во сне, веки, скользнул взглядом по толпе, в которой я оказался, но которой до сих пор не замечал, и на лбу моем мгновенно выступила испарина.
Еще миг, и взгляды наши сплелись, как сплетаются длинные лианы, которые можно только разрубить, но не разорвать. Защищаться было поздно — промелькнувшая искра уже превратилась в лазерный луч, по которому, как санки по чистому льду, устремилась в бездонные тоннели его зрачков моя внутренняя сущность, без которой я становился лишь оболочкой, живущей по привычке. С губ слетело едва слышное, благостное: «Ка…» Я почувствовал на плече чью–то ладонь.
— Уснул, что ли?! — тряс меня Анатолий. — Во–первых, все готово, пора «чокнуться», а, во–вторых, Маат рассказывает…
«Скоро и сам «чокнусь»», — через силу подумал я, пытаясь понять, о чем говорит темнокожая гостья.
— …Ка, — продолжала та глуховатым, как из подземелья голосом, — это жизненная сила человека. Когда человек умирает, Ка остается жить, сохраняя тот же облик.
— Как душа, на небе? — подал голос Алексей.
— Не обязательно, — ответила египтянка. — Ка — в переводе на ваш язык значит «двойник». Правда, есть еще Ба — «просветленный», Шуит — «тень», Рен — «имя». Все это — бессмертное, вечное Ка, живущее и рядом с богами, и среди людей. Оно может жить отдельно от человека, но может к нему и вернуться.
— Получается, что ваш бог позволяет людям оживать? — поинтересовался Володька, которому только уважение к Анатолию, приведшему египтянку, не позволяло сказать ей, что с точки зрения физики та говорит ерунду.
— Почему же — наш бог? — возразила так и не изменившая позы египтянка. — Бог един для всех религий и для всех людей равный. Не на картинах, понятно, ведь мы изображаем не бога, а всего лишь свое представление о нем.
— А мне казалось, что бог в самом человеке, а не вне его, — решил и я вставить слово с желанием не столько сказать что–то новое, сколько проследить за реакцией гостьи, — в том смысле, что вне существует некая вечная сила, условно называемая богом, но истинный бог — нравственная вера самого человека в эту силу.
Маат не реагировала, будто знала, что фраза была сказана специально для нее, и не хотела прикасаться к осторожно закинутому крючку. Зато тут же отреагировал физик Володька, уже успевший приложиться к рюмке и теперь спешно закусывающий:
— Ну, сокол ясный, это не дело: во что верю — то и бог. Я вот в физику верю, так что, получается, что мой бог — физика?
— Твоя физика, и ты вместе с ней — сами порождения той высшей силы, о которой Саша говорил, — встал на мою защиту Анатолий. — И вообще, тема серьезная, не за водкой ее мусолить. Тоже нашли время. Зачем собрались? Взаимовыгодно сплетничать. Вот и приступайте. Давай, Леш, ты врач, рассказывай, на что можно рассчитывать, не приведи господи, в твоем кооперативе.
Одним словом, получился обычный наш «субботник», на котором успели перемыть кости знакомым, выяснив, с кем из них теперь можно иметь дело, а кто просто болтун; обсудили предстоящую Володькину поездку в Америку, наказав ему обзавестись связями в тамошнем университете; вчерне обмозговали создание собственного многопрофильного кооператива, в котором мне выпадало сочинять документы, проспекты и вообще отвечать за литературную часть; успели даже прослушать завалявшуюся у Алексея кассету с «Пинк Флойдом» и выслушать шут–доклад о том, что «Илиаду» написал не Гомер, а другой древний грек, тоже слепой, и которого по совпадению тоже звали Гомером.
Египтянка из вежливости принимала ленивое участие в нашей болтовне, всем своим видом давая понять, что она не заброшена, что ей удобно, приятно и в меру интересно. Но я–то, следящий за каждым ее движением, видел, что она чего–то ждет. Перехватив мой взгляд, Анатолий истолковал его по–своему и, хлопнув себя по лбу, стал звонить жене, предупреждая, что придет не один, и чтобы гостье–коллеге приготовили комнату сына, который в это время познавал жизнь в студенческом строительном отряде.