Копья летящего тень

В полдень, когда часы мерно и неторопливо отбивали удары, Лариса Сергеевна, закончив свои приготовления, вышла в гостиную. Прозрачные занавески были раздвинуты, через окно, выходившее на южную сторону, лилось расплавленное солнечное золото. Прищурившись, Лариса Сергеевна остановилась возле накрытого на двоих стола, поставила возле тонких японских тарелок хрустальные бокалы. Как сверкал этот хрусталь в свете полуденного солнца! Каким изысканным был рисунок на фарфоре!

Алексей Алексеевич всегда бывал дома в годовщину их свадьбы.

Солнце светило Ларисе Сергеевне прямо в глаза, и ей вдруг показалось, что за окном что-то движется. Какое-то неопределенное, едва уловимое движение… Окно было закрыто из-за бензиновой гари, идущей с улицы, но там, за стеклом, что-то было! Какое-то оранжевое, в тон солнечному свету, колыханье, покачивание, вздрагивание, чей-то пристальный, нацеленный на нее взгляд… Еще сильнее прищурившись, Лариса Сергеевна неотрывно смотрела на колышущееся за стеклом оранжевое пятно. Да, там что-то двигалось! Неуверенно шагнув вперед, Лариса Сергеевна едва не вскрикнула. Прямо перед окном висело, равномерно покачиваясь, словно от легкого движения воздуха, нечто, напоминающее одновременно небольшой вертолет и… огромного паука! Ярко-оранжевый, висящий в воздухе монстр с круглыми, цвета молодой весенней травы глазами, с ворсистыми лапами, неслышно ощупывающими стекло…

Сделав еще один неуверенный шаг вперед, Лариса Сергеевна снова остановилась. Медленно, не меняя своих очертаний, чудовище прошло через стекло и оконную раму и — так же медленно — устремилось к Ларисе Сергеевне.

«Фаланга…» — успела подумать Лариса Сергеевна перед тем, как оранжевые ворсистые лапы обхватили ее со всех сторон. И снова до нее донесся гул, постепенно переходящий в свист и вой…

Придя в себя, Лариса Сергеевна обнаружила, что уже вечер. Она сидела в гостиной за столом совершенно одна, положив голову на согнутый локоть. Перед ней лежал опрокинутый хрустальный бокал.

Алексей Алексеевич так и не приехал.

Утром он позвонил и обещал быть через неделю — у него теперь роились пчелы. «Может быть, мне самой поехать к нему на дачу?» — подумала она и тут же отбросила эту мысль: там было слишком жарко, там ей всегда досаждали пчелы… Реальность, недавно казавшаяся ей такой ясной и преисполненной смысла, отступила куда-то под натиском воспоминаний. Зашторив балконную дверь, Лариса Сергеевна села на кровать, взяла альбом с фотографиями… Образы прошлого, давно и совсем недавно отзвучавшие голоса, картины обыденной, однообразно-счастливой жизни — все это приблизилось к ней настолько, что могла теперь беседовать со своими маленькими детьми, со своим мужем-курсантом летного училища, со своими уже умершими родителями… На нее вновь повеяло счастьем.

Несколько дней Лариса Сергеевна почти не выходила из дома, перестала готовить себе еду, не вынимала почты, не включала телевизор, никому не звонила. Она пребывала в счастливом бездействии, созерцая свою прошлую, на редкость удачную жизнь. Но картины постепенно тускнели, в них стали образовываться провалы. Лариса Сергеевна пыталась вспомнить какую-то деталь, но это ей не всегда удавалось: из провалов веяло пустотой. Ее память отказывалась воспроизводить желаемые образы, все чаще и чаще вынося на поверхность образ… мохнатого, рыжего паука! «Но почему, почему?..» — в отчаянии думала она. Образ ядовитого насекомого вызывал у нее неописуемый, леденящий страх.

Страх перед неведомым?

Хуже всего было то, что фаланга выползала не только из темных провалов ее памяти: днем, ближе к полудню, особенно в солнечную погоду, огромный рыжий паук висел, покачиваясь за окном, ощупывая лапами стекло и пристально наблюдая за Ларисой Сергеевной. И когда страх полностью парализовывал ее волю, паук набрасывался на нее.

* * *

В начале сентября вернулся Алексей Алексеевич. Загорелый, со здоровым румянцем на круглом лице, он шумно ввалился в квартиру и бодро крикнул с порога:

— Здорово, мать! Как ты тут живешь-скучаешь?

Не получив ответа, он спросил еще раз, на ходу снимая куртку и старые офицерские сапоги.

— Ты где, мать? Спишь, что ли? Встречай, это я приехал!

К немалому удивлению Алексея Алексеевича и на этот раз никто не отозвался. В квартире было подозрительно тихо, только на кухне поскрипывала на ветру открытая форточка.