Красные черепичные крыши военного городка казались под дождем еще более яркими, супермаркет сверкал неоном, троллейбусы подъезжали один за другим к маленькой площади… «Выселки…» — в который раз подумала Лариса Сергеевна, стоя у окна. Ей почему-то было жаль ушедшее лето, хотя она и провела его взаперти, в своей благоустроенной, слишком просторной для двоих квартире. Ей было жаль какие-то неясные, неиспользованные ею возможности, которые она предчувствовала в себе, но пока не осознавала. Ей казалось, что что-то очень важное навсегда ушло от нее. Но что?.. Пытаясь оглянуться назад, на свою безоблачно-счастливую жизнь, Лариса Сергеевна все чаще и чаще натыкалась на какие-то раньше не замечаемые ею препятствия, словно кто-то завалил камнями ту ровную дорогу, по которой она с такой легкостью и беспечностью шла столько лет.
Временами ее тянуло в город, в людскую сутолоку, в парки, где она когда-то гуляла со своими детьми, в театры… Но эти желания оказывались мимолетными, ничего не значащими.
Поеживаясь от осенних сквозняков, Лариса Сергеевна накинула на плечи ажурную вязаную шаль, зажгла на кухне свет, начала что-то делать, но тут же оставила начатое и снова подошла к окну…
В соседнем доме жил художник — рано располневший и уже лысеющий молодой человек, которого все в военном городке звали Мишулей, вкладывая в это имя как ласковый, так и язвительный смысл. В свое время Мишуля закончил по настоянию отца летное училище, но летающим штурманом становиться не захотел. Ему нравилось рисовать, и самого себя он считал экстрасенсом, хотя остальные в это не верили. Помимо рисования, Мишуля любил ходить в гости — а в военном городке все хорошо знали друг друга — и рассказывать о самом себе всякие затейливые, явно выдуманные истории.
Встретившись с Мишулей у магазина, Алексей Алексеевич мимоходом спросил:
— Зайдешь сегодня?
Мишуля сердито посмотрел на него через толстые увеличительные стекла очков. Ему явно не хотелось в очередной раз пить с Алексеем Алексеевичем пиво. За кого его, собственно, принимали? Он ведь терпеть не мог пиво!
— Посмотришь ее рисунки… — добавил Алексей Алексеевич, заметив нерешительность Мишули.
Тот сразу оживился. Кончик его мясистого носа опустился почти до подбородка, на толстых губах появилась улыбка.
— Разве Лариса Сергеевна умеет рисовать? — с радостным удивлением спросил он.
На овальном столе в гостиной лежали ее рисунки. Алексей Алексеевич даже не подозревал, что их так много. Целая коллекция странных, совершенно непонятных ему рисунков. Фантастические линии и формы, не имеющие ничего общего с повседневной реальностью, парадоксальные, нелепые сочетания цветов, совершенно невообразимые композиции…
«И как только ее угораздило состряпать такое? — с раздражением подумал Алексей Алексеевич. — Полная неразбериха, кошмар какой-то».
Мишуля был в восторге. Его живые, увеличенные стеклами очков глаза блестели, хотя на этот раз он даже не прикоснулся к пиву.
Алексей Алексеевич не мог припомнить, чтобы видел когда-нибудь, как рисует его жена. Скорее всего, она занималась этим в его отсутствие, и мысль об этом была для него теперь неприятна: она скрывала от него какую-то свою, не имевшую к нему никакого отношения жизнь! Свои совершенно абсурдные, нелепые и… по-своему непристойные представления о действительности. А какие названия у этих, с позволения сказать, рисунков! Бред какой-то. Неужели все это натворила его здравомыслящая жена? Неужели на такое способна домохозяйка?
Сидя на мягком кожаном диване, Алексей Алексеевич все больше и больше хмурился, с брезгливостью и какой-то даже опаской перебирая лежащие на столе рисунки.
Он был совершенно не знаком с женщиной, нарисовавшей все это.
Мишуля ерзал от возбуждения на стуле, с его толстых губ не сходила улыбка, руки вздрагивали от нетерпения, когда он перебирал пожелтевшие от времени листы бумаги.
— Это просто замечательно! — воскликнул он, обращаясь, в основном, к Ларисе Сергеевне. — Вам это удалось, в отличие… — он смущенно опустил голову, — …в отличие от других… Да, я узнаю присутствие этой силы!.. Да! — теперь он повернулся к Алексею Алексеевичу. — Этой космической силы!
Лариса Сергеевна, одетая по случаю прихода гостя в праздничное, облегающее фигуру платье, была, казалось, далека от восторгов Мишули. Откинувшись на спинку дивана, она рассеянно обводила взглядом гостиную, будто в привычных ей вещах и предметах было теперь что-то новое, незнакомое.
— И когда вы… нарисовали все это? — все так же возбужденно спросил Мишуля.
Она задумалась. В самом деле, когда?
— Лет двадцать назад… — неуверенно ответила она.
Склонив голову набок, Лариса Сергеевна замолчала, словно вспоминая что-то, ее волосы, собранные на затылке в тяжелый узел, свесились на плечо. В ярком свете хрустальных бра, в соседстве со своими странными рисунками она казалась теперь Алексею Алексеевичу неожиданно вошедшей в его жизнь незнакомкой.
Он совершенно ничего не знал об этой женщине!
— Потом пошла музыка… — неожиданно добавила она, по-прежнему пребывая в мире своих воспоминаний.