Копья летящего тень

«Черт! — с досадой подумал Алексей Алексеевич, — Ведь я же звонил, предупреждал!..» Пройдя на кухню, он увидел немытые тарелки, раскрошенный на столе хлеб и яичную скорлупу. Алексей Алексеевич был крайне удивлен: такого за его женой, образцовой домохозяйкой, никогда не водилось! «А может быть, у нее кто-то…» — внезапно подумал он и тут же устыдился своих мыслей. Нет, такого никак не могло быть. Тем не менее, Алексей Алексеевич бросился в спальню, рывком открыл дверь и увидел странную, весьма озадачившую его картину: несмотря на поздний утренний час — время шло уже к полудню! — Лариса Сергеевна сидела на постели в ночной рубашке, со спутанными волосами, и неотрывно смотрела в сторону балконной двери, словно там происходило что-то важное. На стульях, на тумбочке, на столе и на полу валялись платья, дверцы шкафа были раскрыты.

— Ты… что?.. — в недоумении спросил Алексей Алексеевич, — почему ты сидишь так? Ты спала? Или ты заболела?

Отчужденно посмотрев на мужа, Лариса Сергеевна ничего не ответила. Ее руки бессильно лежали на коленях, вся ее поза выражала настороженность. Сев на край постели, Алексей Алексеевич обнял ее за плечи. От его одежды пахло сеном и потом. Эти запахи что-то напомнили Ларисе Сергеевне, она повернула к нему лицо.

— Я примеряла платья… — неуверенно произнесла она, пытаясь улыбнуться.

— Однако ты даешь, — с облегчением произнес он, вполне удовлетворенный таким объяснением, — я тебя звал-звал, а ты тут модничаешь себе! Ты вообще-то здорова? Что-то у тебя такие странные глаза, будто и не твои совсем. Ничего не случилось?

Алексею Алексеевичу не терпелось рассказать о том, как хорошо отроились у него пчелы, какой замечательный в этом году мед… Его радовало то, что дача наконец приведена в порядок, что на втором этаже получилась просторная, светлая, пахнущая свежеобструганным деревом комната, что камин совсем не дымит, что на веранде можно хранить теперь до самых морозов снятые помидоры… Теперь, когда жара спала, а пчелы наконец угомонились, Лариса Сергеевна могла отправиться с ним на дачу и жить там до самых холодов, до конца ноября…

— Хочешь есть? — вместо ответа спросила Лариса Сергеевна, и в ее голосе, обычно звонком и уверенном, Алексей Алексеевич уловил какую-то кротость и покорность.

— У тебя что-то болит? — тревожно спросил он, беря ее расслабленную руку.

— Да… — вяло ответила она, глядя мимо него, — у меня болит… — она замялась, словно сама в точности не зная, что хочет сказать —…болит желудок! Мне ничего нельзя есть!

Он с изумлением уставился на нее. Раньше у нее никогда — ни разу в жизни! — не болел желудок.

— Нельзя есть? — сам не зная, зачем, спросил он. — А я чертовски голоден! — с солдатской прямолинейностью добавил он и тут же спохватился: — Ты была у врача?

— У врача? — испуганно спросила Лариса Сергеевна, поворачиваясь к нему, — Нет, никакие врачи мне уже не помогут, я это знаю! Я скоро умру…

Алексей Алексеевич снова с изумлением уставился на нее. Эта цветущая, моложавая женщина собирается умирать? Что за нелепость! Насколько он помнил, она никогда ничем не болела, ни на что не жаловалась. Она была, пожалуй, немного капризной, как это подчас бывает с женами военных, слишком большое значение придавала всевозможным удобствам, любила комфорт… Да, она была отчасти избалованной, и Алексей Алексеевич, подполковник авиаотряда, по-своему гордился этим: ведь именно благодаря его солидному, стабильному заработку Лариса Сергеевна не работала ни одного дня после окончания архитектурного института; она не толкалась по утрам в отвратительных троллейбусах, спеша в какую-нибудь контору или к заводской проходной, не таскала тяжелые сумки с продуктами, не пересчитывала в конце месяца оставшиеся от зарплаты гроши. Она благоденствовала! И когда она смеялась, слегка запрокидывая назад голову, в ее голосе звучала юношеская беспечность, нежная кожа розовела, карие глаза блестели…

Откуда у нее эти мрачные мысли?

— Объясни толком, что случилось, — нахмурившись, сказал Алексей Алексеевич, — ты говоришь такие глупости!

Он пристально смотрел на ее бледное, как-то сразу осунувшееся лицо — и не узнавал ее. Это было лицо другой женщины.

— Ты и в самом деле больна… — растерянно произнес он. — Пойду приготовлю что-нибудь поесть…

Лариса Сергеевна не слышала его слов, продолжая неподвижно, глядя на балконную дверь, сидеть на постели. Она долго сидела так. Потом встала и принялась медленно собирать разбросанные повсюду платья.

* * *

По шоссе, брызгая во все стороны грязью, неслись машины. Пасмурный сентябрьский день угасал. Серый, дождливый, тоскливый день.

Сплошная черная полоса соснового леса, мычащие коровы у обочины дороги, маленькая, одетая в ватник старушка, покрикивающая на них злыми матерными словами, словно животные были виноваты, что Бог создал их такими…