Копьё царя Соломона

— Да, конечно, — не дожидаясь конца вопроса поспешно ответил Аполлинарий. — У баронета хранился небольшой запас хереса, который пополнялся по мере надобности. Причем херес двух сортов — испанский и армянский. Армянского в запасе оказалось вдвое больше, чем испанского. Мы проверили початую бутылку, ту, которая стояла на каминной доске, это был армянский херес — превосходный, ваш покорный слуга проверил это на себе.

— Мальчишество…, - проворчал Ник. — Так, стало быть, отравление хересом отпадает.

— Собственно, из-за этого армянского хереса я, как кавказец, и был призван участвовать в расследовании, — пояснил Аполлинарий.

— Далее, было осмотрено самым тщательным образом окно, — продолжал он. — Ничего подозрительного. Впечатление такое, что баронет сам его открыл. Но для чего? Чтобы выглянуть наружу? Или проветрить комнату? Но почему он тогда не вызвал слугу? В общем, как всегда в начале расследования, загадок больше, чем следовало бы.

Лили, как всегда внимательно слушавшая, склонив немного головку в темными кудряшками, вдруг повернулась к Аполлинарию:

— А вдруг ему стало плохо, стало не хватать воздуха, он начал задыхаться, вскочил, бросился к окну…

— Да, конечно, такая мысль пришла нам в голову. Но отчего бы он стал задыхаться? Камин был в порядке, запаха угара, даже самого слабого, в кабинете не было, но он мог бы и выветриться. Баронет, судя по его внешнему виду и результату осмотра такого опытного врача, как доктор Пеппер, был абсолютно здоров, не страдал ни сердцем, ни эпилепсией. Это подтвердили и его слуга, и его кузина.

Да, я забыл сказать, что мы тщательно осмотрели землю под окнами. Никаких человеческих следов не было обнаружено. Все было засыпано прошлогодней листвой. Сам, я, правда, не осматривал эти места и говорю со слов детективов Скотленд Ярда.

Мы пошли еще по одному пути. Тщательно осмотрев кабинет баронета и следующую за ним библиотеку, где, по словам слуги, баронет проводил почти все свое время, мы обнаружили на одном из столов, заваленном книгами, карту. Ну, конечно, ничего такого особенного в карте не было, кроме того, что два места на ней были отмечены изображениями креста. Один стоял на Австрии, а другой на пространстве между Черным и Каспийским морями. Карта была достаточно мелкая и какая из двух христианских стран, Грузия или Армения, была отмечена крестом, понятно не было. Очевидно, что крест относился именно к этим странам, это христианские страны, а окружение-то у них сплошь мусульманское. Естественно, что сыщики Скотленд-Ярда имели обо всем этом слабое представление, поэтому Уолтер еще раз порадовался тому, что обратился ко мне за помощью. И тут я вспомнил, что как-то мельком Лили сказала, что в Лондоне есть представительство фирмы ее отца, и подумал, что наверняка все, что касается и армянских хересов, и поставщиков его в Лондоне я смогу узнать там. Ведь слуга баронета сказал, что херес был получен на днях. Эта ниточка была слабой, но никакой другой не было. И еще одно, возможно, не относящее к делу, небольшое замечание. В углу библиотеки стоял небольшой столик с гнутыми ножками и выдвижными ящиками. Там хранилось множество безделушек, в основном не нужных, не функциональных, но таких милых сердцу его обладателя. Коллекция разрезальных ножей для бумаги, из слоновой кости, из эбенового дерева, альбомы со стихами, в общем, все несущественное. Был и потайный ящик, где хранился портсигар, серебряная трубка и небольшой запас кокаина. Вот это полиция изъяла с тем, чтобы выяснить, чистый ли это кокаин, не подмешано ли к нему нечто, что могло вызвать смерть при вдыхании, хотя, как мне сказал доктор Пеппер, это задача почти невыполнимая. На столе стояло несколько милых фарфоровых статуэток и лежал роскошный бювар. Его верхняя крышка была выполнена из куска эбенового дерева, тщательно отполированного, почти до зеркального блеска. В верхнем правом углу на накладной серебряной пластине была выгравирована корона и монограмма. На первой странице бювара было рукой баронета, как подтвердила его кузина, написано стихотворение. Я нашел его занятным и переписал себе. Вот послушайте.

И Аполлинарий стал читать:

   В кресле кожаном старинном,
   С хересом своим любимым,
   У зажженного камина
   Можжевелового дыма
   Я вдыхаю аромат.
   В чреве старого камина
   Ветви хвойные горят.
   Чудится мне, что шальные
   Из огня глаза глядят
   И обветренные губы
   Что-то шепчут, говорят.
   Вдруг полено разломилось,
   Снопом искр там что-то взвилось,
   И фигурка появилась
   В танце бешеном горя
   И меня к себе маня.[1]