Копьё царя Соломона

— Да, — поддакнул Ник, — мне как-то попала в руки газета «Кавказ» за 1853 год со статьей о променаде на Головинском. Очень живописно! Я ее запомнил почти наизусть. Попробую процитировать: «Чего не увидишь на этом сходбище Тифлиса! Тут в живописном костюме своем, легкий в походке и движениях, идет черкес, весь обвешанный оружием. Вот рядом с ним высокий персиянин, закутанный в широкую абу, осторожно ступает в своих бабушах. Далее, беззаботный грузин с веселым и бесшабашным видом закидывает назад разрезные изукрашенные золотым галуном рукава своей чохи. А вот и красавица грузинка с походкою, исполненною неги и грации, с благородными и мягкими движениями, отличающими ее происхождение от красивейшего племени, свободно и легко ступает по каменным плитам, а прозрачный личак резво вьется вокруг ее хорошенькой головки». А вот великий князь Александр Михайлович, Сандро, наш теперь хороший знакомый по Абастуману, описывает Головинский проспект времен своего детства примерно так: «Мы не могли насмотреться на высоких, загорелых горцев в серых, коричневых или же красных черкесках, вepхом на чистокровных скакунах, с рукой на рукояти серебряных или золотых кинжалов, покрытых драгоценными камнями. Привыкнув встречать у отца представителей различных кавказских народностей, мы без особого труда различали в толпе беспечных персов, одетых в пестрые ткани и ярко выделявшихся на черном фоне одежд грузин и простой формы наших солдат. Продавцы фруктов, сумрачные татары верхом на мулах, желтолицые бухарцы, кричащие на своих тяжело нагруженных верблюдов — вот главные персонажи этой вечно двигавшейся панорамы. Громада Казбека, покрытого снегом и пронизывавшего своей вершиной голубое небо, царила над узкими, кривыми улицами, которые вели к базарной площади и были всегда наполнены шумной толпой. Только мелодичное журчание быстрой Куры смягчало шумную гамму этого вечного города». Вот, примерно так, если меня не подводит память.

— Да, видно, что Александр Михайлович любит Кавказ. На меня он произвел очень приятное впечатление, хотя я и не так хорошо был с ним знаком, как с его братом, Георгием Михайловичем, — задумчиво сказал Аполлинарий, по дороге раскланившись с какой-то молодой дамой. — Я часто вспоминаю великих князей, после всей этой истории с манускриптом и поездкой в Абастумани.

— Елизавета Алексеевна говорила, что здоровье Георгия Александровича оставляет желать лучшего, — сказал Ник. — Очень жаль его. Блестящий молодой человек. Много мог бы сделать для России.

Незаметно, в разговоре, они дошли до Грибоедовской.

* * *

Их встретила сама Елена Дмитриевна, высокая и грузная дама, с красивыми чертами лица, немного расплывшимися с возрастом и весьма заметными усиками. После поцелуев, объятий и восклицаний, Аполлинарий представил Ника. На шум в гостиную заглянули молодой офицер и еще более молодой гимназист, которые оказались внуками Елены Дмитриевны. Восклицания и взаимные расспросы продолжались около получаса, после чего Аполлинарию удалось ввернуть, что Нику очень интересна история семейства Цициановых, а в частности, Дмитрия Павловича..

Елена Дмитриевна сразу же стала серьезной.

— Вы знаете, я давно собираю рассказы, документы, дневники, записки, картины, рисунки, в общем все, что касается Цициановых. Все это у меня в кабинете. Давайте-те, пройдем туда.

И она величественно направилась в кабинет вместе со своими гостями и внуками. Кабинет Елены Дмитриевны оказался весьма обширной комнатой с антресолями, на которых была расположена библиотека. В самом же кабинете уютно стояли кресла, низкий стол, тахта. Вдоль стен были книжные шкафы темного орехового дерева. С потолка свисала бронзовая лампа с зеленоватым стеклянным колпаком-абажуром. Темнозеленые шторы, портреты в тяжелых рамах на стенах, приглушенное освещение придавали всему происходящему какое-то особое настроение, присущее именно этой комнате, где, казалось, витали тени предков.

Елена Дмитриевна усадила гостей в кресла возле круглого стола, сама села между ними. Внуки заняли позицию у нее за спиной, как верные пажи, готовые выполнять любые ее указания.

— Достань-ка, дружок, из правого шкапа… — произнесла Елена Дмитриевна и гимназист, все поняв с полуслова, тут же вытащил большого размера объемистую кожаную папку с накладным серебряным гербом и осторожно положил ее на стол.