- Придется разгружать - иначе не вытолкаешь, - сплюнув в сердцах, кузнец отправил парня на козлы, а сам полез в фургон искать, что сгодилось бы подложить под колеса.
Алестар, сидевший рядом с Халахамом, дернул гальта за рукав, обращая его внимание на пронесшихся вперед всадников - четверо, замедляя бег коней, разворачивались обратно к тракту, а один уже свистел собакам, отстегивая от пояса кнут.
- Где тот, который правил? - без приветствия выкрикнул один из охотников, едва они подъехали.
Халахам сразу выделил двоих. Они одеты были значительно богаче и держались наглее. У того, что гарцевал сейчас в нетерпении на разгоряченном коне, ожидая ответа, к обшлагу правого рукава был приколот красный платок, а по левой скуле растекся синяк весьма нелицеприятного вида. У его спутника на лацкане гетоны развевался платок белый, и никаких травм на благородной физии не наблюдалось. Еще двое, с отсутствующим видом державшиеся чуть поодаль, были, скорее всего, челядью - возможно, егерями.
Уцепившись рукой за стойку навеса, из фургона выглянул Айхел.
- Ты! - процедил красный платок с мрачным удовлетворением, едва встретились взгляды.
Кузнец молчал, только брови тяжело поползли к переносице.
Гальт, передав поводья Алестару, спустился вниз.
- Чем обязаны проявленному к нам с вашей стороны вниманию? Господа?
Замолчав, Халахам отметил, как спесь в глазах охотников сменяется удивлением и растерянностью. Они явно не ожидали услышать столь замысловатых речей. Сбитый с толку, красный открыл рот, издав нечто вопросительное, приправленное сомнением:
- А-э-э-м?...
- Позвольте узнать ваше имя, дамтор, - решил надавить гальт, добавляя в голос толику высокомерия.
В это время со стороны оврага донесся топот копыт. Красный встрепенулся, и самоуверенность быстро вернулась в его взгляд, осанку и голос:
- Готрейн! Младший сын барона Тенберланского, хозяина этих угодий. А вы, смею спросить, кто таков?
Пропустив вопрос мимо ушей, Халахам проводил глазами семерых всадников, выскочивших на дорогу. Заметившие Готрейна и его спутников, они уже останавливали коней, окружая фургоны.
- К чему было прерывать столь удачную охоту, ваше благородие? Смею вас уверить, тот русак не избежал бы клыков гончих, если бы вы не отогнали собак.
- Хорошо, что напомнили, кого мне стоит благодарить за сорванное веселье, - красный отвесил шутливый поклон, не покидая седла, и благосклонно покивал на раздавшиеся тут и там смешки. - Сорванное, прошу заметить, уже второй раз за эти сутки! - потемневший взгляд охотника предназначался Айхелу.
Кузнец, по-прежнему не говоря ни слова, вышел вперед и сложил руки на широкой груди.
- Мне думается, я понимаю причину вашего негодования, - сдержанно начал гальт плести паутину слов. - Но давайте не будем пороть горячку и посмотрим на ситуацию без гнева и предубеждения. Переосмыслим действия каждой из сторон. Накануне, в зале ресторана...
- Сейчас не время пересказывать драматические истории! - поспешно перебил Готрейн. Окинув Халахама взглядом с головы до ног и еще раз в обратном порядке, он, уже на полтона ниже, поинтересовался, - Кто вы, дамтор? Речь выдает в вас человека благородного. Что же вы делаете в окружении... подобном этому?
- Мои спутники не менее благородны, нежели я сам. О причинах же, побудивших нас следовать именно в таком виде и составе, я предпочел бы умолчать.
Красный платок задумался.
- Рейн, посуди сам, - шепнул ему товарищ так, чтобы не расслышали ни егеря, ни приглашенная на охоту из соседних поместий знать, - что было делать мужичью у Керо? Под "серебряным пером"!
Готрейн, перехватив над его плечом взгляд рыжеволосой дамы в маленькой шляпке с пером фазана, изобразил сладкую улыбочку. Дама взмахнула ресницами, закатывая глаза. В это время его внимание привлекло чуть слышное шушуканье. Повернувшись к кузнецу, отпечаток чьего кулака с недавних пор украшал благородную скулу баронского отпрыска, Готрейн ощутил приятную щекотку в основании позвоночника. Взяв здоровяка за руку, к его уху тянулась прелестная девушка. Короткие летние штаны открывали изящные икры, простая темно-красная рубашка, стянутая коротким корсетом под грудью, оттеняла светлую кожу и удивительным образом сочеталась с вишневыми локонами подобранных вверх волос. Не отрывая взгляда от приятной картины, Готрейн изменившимся голосом произнес:
- Прошу простить за вспыльчивость. У меня горячий темперамент. И на войне, и в любви...
Кузнец, подняв глаза на красного, по достоинству оценил голодное выражение его лица, чувствуя, как у самого каменеют желваки. Будто вспомнив, к кому обращается, Готрейн как раз перевел взгляд на Айхела - романтический настрой его тут же сдуло поганым ветром. Сама собой мелькнула непрошеная мысль, полная возмущения: "Что может связывать эту глыбу мускулов с такой... с такой..."
Девушка глянула на здоровяка, потом одарила тревожным взором Готрейна и тихонько обронила:
- Пап, ты чего?
"Отец... Ах ты жор! Слава тебе, Небо..."
- Дочь, иди-ка внутрь. Тут разговор, - отповедь вышла чересчур суровая.