Корабельщик

Предыдущий жилец, страстный поклонник театра и особенно актрис, оставил на стенах многие десятки афиш и распластанных программок. И верно, зачем они ему на фронте? Осенними вечерами, возвратившись с прогулок по Навии, Максим подолгу рассматривал театральных красавиц в замысловатых нарядах. Их имена и названия пьес никак не напоминали о войне с Дольменом, что тлела далеко на востоке. Акилина Филаретова в “Марфушиной любви” – короткие бриджи, расшитые медными кольцами, и простая холщовая сорочка, а личико нежное и героическое одновременно… Сарра Дамианова в пьесе “Последняя крепость” – как следовало из программки, сюжет не связан с военными событиями, а под “крепостью” имелось в виду замшелое мировоззрение героини… В общем, поглазеть было на что.

Запалив пару свечей, Максим сбросил плащ на узкую кровать, кое-как застеленную тонким шерстяным одеялом, и остановился напротив шкафа, одна из створок которого была целиком покрыта треснувшим поперек зеркалом. Что годилось для посещения лекции или скриптория, никак не могло соответствовать вкусам общества, собиравшегося по субботам у баронессы. Поэтому он скинул порты и рубаху, оставшись в черных трусах, почти прикрывавших худые, какие-то угловатые колени. Единственную приличную сорочку, приобретенную им с первой стипендии, он разнообразил цветным платком, наугад выдернутым из отдельного ящика. В платках Максим понимал толк и покупал их сразу по три-четыре штуки в месяц. Все дешевле, чем рубаха, и позволяет не потратить все три талера стипендии на наряды. Синий кафтан, выданный каптенармусом для торжественных мероприятий в Университете, хоть и достаточно нов, выглядит слишком казенно – значит, по случаю теплой погоды останется в шкафу. Дополнив экипировку портами, что неделю отлеживались под матрацем, Максим встал перед зеркалом и подбоченился.

“Хоть картину пиши!” – подумал он. Все, кроме собственных жилистых ног, вполне ему нравилось. Гордый, в чем-то аристократический разворот плеч, гармоничные руки, нужные длина и толщина шеи, а также умеренный размах ушей – этот набор удачно довершался точными, уверенными чертами лица, словно нанесенными кистью художника-самоучки: все на месте и в то же время есть некая неправильность то ли в пропорциях, то ли в размерах, заставляющая вглядываться в это лицо в тщетной попытке понять, что же именно не так. За время учебы в столице Максим отрастил волосы, хоть и страдал при этом от излишнего расхода мыла и времени на расчесывание. Но зато теперь он выглядел сообразно навийской моде, что крайне важно при посещении столичных салонов. Если бедность здесь могли простить, то пренебрежение к собственной одежде – никогда.

В животе глухо заурчало, и он заторопился. Уже почти шесть часов, и Максим живо представил себе блестящие блюда в гостиной у Вассы, наполненные чем-нибудь вкусным и горячим. Нахлобучив бельковую шапку, присланную Дуклидой в ноябре, он накинул плащ, повернул в замке массивный ключ и в гулкой пустоте общежития поспешил вниз. На лестнице ему бросился в глаза плакат, не замеченный им раньше. Простые типографские буквы, ни одной картинки и текст, вызывающий смутное беспокойство: “Разогнать Народное Собрание! Викентию XIX Кукшину – королевские полномочия!” Кто-то успел пририсовать рядом с фамилией короля чернильный кукиш. Максим с трудом привыкал к тому, что в столице многие торговые и политические – в частности, военные – вопросы решаются не эдиктами монарха, а законодателями из Народного Собрания. Например, это “народники” объявили мобилизацию и дополнительный набор молодежи в Университет, а правительство лишь утвердило их решение. В провинциях же, где реальная власть в руках Приказов и муниципий, о “народниках” никто и не вспоминает.

Метель к этому времени заметно усилилась, и окружающие здания – лекторий, водонапорная башня, жилище студентов, скрипторий, бывшая мастерская – все выделялось в белой пелене снега, словно дешевые игрушки, забытые ребенком на снегу во дворе дома, среди старых досок и битого кирпича. Шумела мастерская, с началом войны переоборудованная под мануфактуру. Руководство Университета заключило договор с Военным ведомством и сдавало это здание промышленнику Петру Поликарпову. Подзаработав на строительстве броненосца “Викентий Великий”, этот ухватистый тип, по-провинциальному дикий и жесткий, открыл контору в Навии и сейчас уже не только латал боевые корабли, но и вовсю отливал мортиры и мастерил лафеты к ним. Из мерцающих светом расплавленного металла окон доносились лязг механизмов, шипение газа, скрежет лебедок и другие истинно фабричные звуки.

Кыска почти замерзла, в белой ленте реки лишь кое-где виднелись черные, кое-как замазанные пургой промоины. Так что местное Пароходство, оставив в навийском доке всего пару судов, целиком перешло на кабинетный режим работы.