Корабельщик

– Огромную машину с четырьмя крылами! Двое их было, в черном и в странных шапках с ушами, ветки с деревьев срезали и на нее набросали. Почти вся уже закидана, концы крыльев и торчат. Я так думаю, то летающая машина была. Слухи ходят, что такую недавно видали, кружилась, будто коршун. Эх, да разве прознал бы я про ту машину, коли бы надел у меня не отняли? – Мужик вернулся, как видно, к больной теме собственных раздумий и поспешил поделиться ею с высокими путниками – глядишь, и до столицы его мнение докатится. – Детей, мол, у тебя немного, ты и подальше где сено себе накосишь, а нам тяжело за две версты ездить.

Элизбар между тем размышлял, нимало не прислушиваясь к откровениям косаря, а тот продолжал в пустоту:

– Была у нас общинная земля, где все хозяева равные были, и всем пастбищ да наделов хватало. А новые семьи рядком росли, словно грибки на пеньке. А нынче что? Как раскидали общину по хуторам, так и пошли распри. Кому-то в меру досталось, кто-то мертвых родичей записал да жирует, а у кого детей народилось – голод в двери стучит…

Наставник, будто очнувшись, доверительно склонился к крестьянину и сказал:

– Ты в деревне накажи, чтобы никто туда не ходил, ясно? Мы с врагами своими силами разберемся. Верно, ребята? Поехали! – Уже запрыгнув на шоферское место, он спросил: – А не скажешь, братец, далеко ли до следующего селения? Торф у нас заканчивается.

– Да поди верст пятнадцать будет, – буркнул тот, махнул рукой, словно отгоняя овода, и влез на телегу.

Инструкция крестьянина оказалась очень приблизительной. Или это в полумраке расстояния кажутся иными, словно искаженными последними отблесками Солнечного света? По обе стороны дороги тянулся однообразный частокол елей, изредка прерываемый березами или осинами – насчет названий деревьев путников просветил Акакий. Остальным пришлось поверить ему на слово.

Минут через пять тряски мобиль вновь затормозил, затем свернул с дороги и приткнулся между двух хвойных исполинов. Максим никогда не видел настолько могучих деревьев и недоверчиво ощупал их шершавые, липкие стволы.

– Фока, Шалва… Максим, возьмите какие есть ножи – и за мной. Только тихо, не орать и не ругаться, когда на ветку напоретесь. Остальным оставаться здесь, костер не разводить и тоже не шуметь, а то всю операцию провалите.

И он, не ожидая возражений или комментариев, бесшумно направился вдоль дороги, оставаясь в сени деревьев. Темнело очень быстро, и вскоре Максим двигался почти на ощупь, держа полусогнутую руку перед лицом. По ней хлестали ветви, в макушку и другие части тела тыкалась острая хвоя, а ноги постоянно проваливались в невидимые ямки и запинались о корни, однако он молчал, как и остальные “лазутчики”. Лес быстро сошел на нет, и все четверо замерли на границе колоссальной проплешины, которая тянулась с востока на запад, упираясь короткой стороной в дорогу. Где-то поблизости и должна была находиться “четырехкрылая машина”, а проще говоря, биплан.

В сотне саженей от дороги стало ясно, что на краю опушки действительно притаилось нечто огромное. Там проблескивал огонек, видимый только под определенным углом и с небольшого расстояния. Команда Элизбара подкралась к самому завалу, скрывшему биплан, и Максим различил голоса вражеских летчиков. Говорили те, конечно, по-дольменски – деловито и неспешно, будто на привале в родной стране.

– Ничего не боятся, – прошипел наставник и нервно погладил пистолет. – Вот мы их сейчас…

– Возьмем в плен? – прошептал Фока.

– Сперва пулей угощу, – скривился Элизбар. – Ребята, нам надо разделиться. Фока и Максим – идите с другой стороны. Нападаем дружно, по моему выстрелу. – Он решительно, но таясь двинулся в обход биплана.

Через несколько минут они окружили мирно беседовавших у костра дольменцев. От их слабого, но жаркого огонька распространялся густой дух жареной дичи, и Максим сглотнул. “Только бы не повредить в свалке тушку”, – подумал он. В полусъеденном виде дичь валялась на каком-то странном бачке угловатых форм. Изготовлен тот был явно из металла и напоминал извращенное вражеской конструкторской мыслью ведро.

Фока едва слышно сопел рядом, не мешая Максиму вслушиваться в беседу дольменцев. С некоторым удивлением он понял, что легко понимает их речь. Летчики, судя по всему, уже давно обсудили, как им поскорее вернуться на родину, и теперь вспоминали свою военную ставку и похождения прежних дней. Один из голосов, как показалось Максиму, принадлежал женщине, и будущий студент мысленно поразился нравам противника. Неужели их женщины-матери воюют наравне с мужьями?