Корабль

Я аккуратно открыл дверь и, так же аккуратно прикрыв её, вышел в коридор, заполненный счастливыми голосами проснувшихся людей. Словно чужак, я пробирался через восхищённую радостью нового дня толпу. Мои движения поражало горькое сознание всей той беспомощности перед происходящим с Витой. Если бы потребовалось, я был готов сделать что угодно, чтобы облегчить её состояние, даже отдать свою жалкую жизнь на растерзание этим безумным людям вокруг, но такой возможности я был лишён. Всё, что я сейчас мог, – это принести Вите невыносимые отходы в попытке как-то укрепить её слабое тело. Кошмар обступил меня со всех сторон, как и мысли о том, что с минуты на минуту я сойду с ума, если не укроюсь от вездесущего шума многочисленных гнусных ртов. Тогда я, пребывая в безумии, запою, словно ранняя птица, о всех прелестях нашего существования, воздавая хвалу и почёт этому миру и в первую очередь великому и бесконечному в своей красоте и мудрости Кораблю. Мои руки тряслись, когда я стоял и молящим взором в надежде на несказанное благоволение случая упрашивал неумолимую в своей глупой жестокости женщину, выдававшую еду. Безуспешно я вымаливал её дать мне две порции отвратительной гадкой похлёбки, на что она раз за разом отвечала мне: «Не положено! Ишь ты, какой умный нашёлся! Бери, что дают, или убирайся отсюда прочь!» Никакие мои слова о том, что есть девушка, которая больна, девушка, которая лежит лишённая всяких сил и голодная в своей каюте, не помогали. Сколько я ни изливал тупой бабе свою душу, говоря, что должен накормить Виту, она неизменно отвечала: «Не положено! Сколько ты, малец, ещё будешь морочить мне голову бреднями? Думаешь, я настолько глупа, что меня можно надуть этими нелепыми россказнями? Бери одну порцию и проваливай давай!»

Когда уже все люди позади меня гудели словно пчелиный рой, мне ничего не оставалось, кроме как взять одну жалкую порцию выдаваемого здесь дерьма и выскользнуть скорей из этой клетки диких зверей. Я пронёсся, как облупленный, сквозь череду коридорных развилок и поворотов и добежал до двери Виты. У неё я замер точно столб и лишь тогда зашёл, когда совсем утихомирился. Она лежала недвижимо в постели. Я тихо закрыл дверь. Лучи солнца вовсю освещали день и струились в комнату, вгрызаясь в стены и затуманивая рассудок. Я сел подле кровати и, выдохшись, задремал.

28