Корабль Его Величества «Улисс»

Северное сияние давно уже исчезло, чистое до этого небо стало покрываться темными тучами, наступавшими с юга. Люди на кораблях и судах надеялись, что тучи и снег скроют конвой от противника. Но немецкие «штуки» появились над кораблями раньше туч и снега.

«Штуки», или «Юнкерсы-87» — эти чудовищные пикирующие бомбардировщики с крыльями чайки, — пришли с юга, пролетели высоко над конвоем и, развернувшись влево, легли на обратный курс. Дойдя до левого траверза «Улисса», шедшего в конвое последним, они начали новый поворот. Потом внезапно, следуя своему обычному тактическому приему, один за другим, низко накренившись на левое крыло, самолеты начали выходить из строя и устремились на избранные цели.

Любой самолет, летящий вниз по неизменной прямой на зенитное орудие, обречен на гибель. Так рассуждают теоретики и преподаватели в артиллерийской школе на острове Уэйл. Они не только рассуждают, но и подтверждают это на учениях, практически сбивая из зенитных орудий соответствующие мишени. К сожалению, им не удалось создать мишень, подобную «штуке».

К сожалению, потому, что в настоящем бою «штуку» нельзя сравнить ни с какой мишенью. Чтобы убедиться в этом, достаточно встать позади орудия, послушать пронзительный, воющий свист падающего на вас почти вертикально «юнкерса», почувствовать изрыгаемый им шквал пуль, увидеть через прицел, как он с каждой долей секунды становится все более огромным, и знать при этом, что никакая сила уже не остановит полета сброшенной им бомбы. Сотни оставшихся в живых людей, испытавших нападение «штук», без колебаний подтвердят, что более деморализующего психологического воздействия на людей не оказывало ни одно оружие второй мировой войны.

Но в одном случае из ста, может быть, даже из тысячи, правда может оказаться на стороне теоретиков. И тут был как раз такой, один из тысячи, случай, потому что страх для зенитчиков «Улисса» давно уже перестал существовать. Противодействие бомбардировщикам, пикировавшим на «Улисс», оказывали только один многоствольный зенитный автомат и шесть или семь «эрликонов», так как для носовых башен цели оказались вне сектора обстрела. Но и эти немногие орудия сделали свое дело: три «штуки» почти в такое же количество секунд были сбиты прямым попаданием. Две из них плюхнулись в море на безопасном для «Улисса» расстоянии, и только третья с огромной силой врезалась в уже неузнаваемо развороченный адмиральский салон.

Случаи, когда при падении самолета его бензиновые баки не возгораются или не взрывается бомба, настолько редки, что считаются просто невероятными. При падении этого самолета не произошло ни того, ни другого. Бородатый Дойл оставил свой зенитный автомат, вскарабкался на полубак и бросился к невзорвавшейся бомбе, которая тяжело перекатывалась около фальшборта в лужах вытекающего из баков бензина. Малейшей искры от подкованных сапог Дойла или от удара какого-нибудь острого осколка самолета о стальную палубу было бы достаточно, чтобы все это вспыхнуло и взорвалось. Контактный взрыватель на бомбе был цел. Она скользила по ледяной палубе из стороны в сторону, грозя в любую секунду удариться взрывателем о твердый фальшборт или леерную стойку. Дойл все это понимал, но действовал совершенно хладнокровно. Он спокойно повалил ногой единственную уцелевшую в этом месте леерную стойку, подкатил бомбу хвостовой частью к борту, приподнял ее за нос так, чтобы она ни за что не зацепила, и сбросил этот страшный груз в воду.

Сброшенный Дойлом груз плюхнулся в воду как раз в тот момент, когда на «Стирлинг» упала первая в этой атаке бомба. Она шутя прошла сквозь дюймовую броню палубы и разорвалась в машинном отделении. Три, четыре, пять, шесть бомб ударили в умирающее сердце корабля. Сбросив бомбы, освещаемые пламенем пожара «штуки» одна за другой выходили из пикирования и поочередно отлетали влево и вправо от своей жертвы. Наблюдателям на мостике «Улисса» казалось странным, неестественным то, что бомбы не взрывались, звуков взрывов не было; можно было подумать, что бомбы просто поглощаются этим адом из дыма и пламени.

Тэрнер наблюдал за гибнущим «Стирлингом» с болью в сердце, со жгучей обидой, что ничем не может ему помочь.

«Интересно, — устало размышлял он, — «Стирлинг», как и все другие крейсеры… это самые живучие корабли».