Корабль-греза

Само собой, ни о каком сумраке речь не шла. Светлее, чем в этот момент, не могло быть даже в доменной печи, в самое средоточие которой толстовская баба теперь вдвинула своего Лота. Непостижимо! Вместо того, чтобы расположить старика где-нибудь в тени. Несомненно, что ради такого, как Патрик, она бы более чем охотно допустила, чтобы он превратился в соляной столп. И ради своей мести, само собой. Уже сейчас белая борода Толстого выглядела как сплошная глыба соляного мрамора. Бедолага! — подумал я. И эта, подумал я, гибкая змея еще и изогнулась над ним, чтобы послать свой воздушный поцелуй. Наполовину высунувшись из-за кресла-каталки, зависла между коленями и грудью мужа. Просто ужас. Тогда как Патрик лишь рассмеялся.

Потом он коротко раскланялся с обоими. Толстому даже по-военному отдал честь. Повернувшись, он сразу увидел меня и, как слаломист, бросился ко мне, лавируя между пассажирами, сидящими перед своим мороженым или пивом. Вот ваша шапка.

Но солнечные очки, дескать, принадлежат ему самому.

Вы позволите скрутить для вас сигарету? — спросил мистер Гилберн и поднял свою пачку табака. Не здесь, как вы понимаете, ответил Патрик. Ведь поскольку он служащий на корабле-грезе, он не вправе, в отличие от мистера Гилберна, интерпретировать предписания по-своему. Но я в самом деле, сказал он, пришел сюда, чтобы покурить. Пауза-перекур, сказал он. Ну и еще, конечно, чтобы присмотреть за своим пациентом. Под пациентом он имел в виду меня. И уже сам почувствовал в своих словах перегиб. Поэтому, чтобы отвлечь нас, он продолжил: Если хотите, можете просто составить мне компанию. При этом он показал в сторону столика для курильщиков.

Так дело и дошло до моего первого разговора с клошаром.

Само собой, называть это разговором было бы некоторым преувеличением. Правда, клошар, в порядке подготовки к завтрашнему дню, уже имел на голове пиратскую шапочку. Ведь завтра будет праздник в честь, как это называется, Crossing the Line (22). Палуба юта и кормовая часть палубы мостика превратятся в дворцовый зал под открытым небом, где нас будет принимать Посейдон.

Участвовал ли я в таком действе уже два раза или даже три?

Я не помню; так что мне надо бы начать записывать и даты тоже, а не только координаты; может — еще и точное время. Чтобы сохранять возможность общего обзора.

Если я правильно помню, я всю жизнь пытался достичь этого — или, скорее, вообще впервые такую возможность обрести. Время от времени мне это удавалось, иногда — не особенно. Собственно, скорее нет. Может, все сводится к тому, чтобы потерять возможность обзора. Чтобы ты не только допускал, но и стремился к этому, чтобы растворился, как соль в воде, во времени, которое не имеет краев. Ибо оно никогда не прекращается, да и не начиналось никогда. Уже хотя бы поэтому мы во всем этом ничего не понимаем. И значит, меня не должно удивлять, если мне не удается вспомнить, как часто я бывал на экваторе.

В первый раз экватор показался мне забавным, хотя и не особенно. Тогда как клошар определенно намеревался получить свою долю удовольствия, причем, по возможности, уже сейчас. Вероятно, он исходил из того, что за экватор получит дополнительную бутылку, а может, даже и две, если начнет карнавал прямо теперь. Ведь свою неизменную бутылку красного покупает отнюдь не он сам. Это пассажиры ему ее поставляют, вечер за вечером.

Пиратская шапочка — специально для экватора, в отличие от шерстяного шарфа цвета среды, который он так или иначе носит постоянно. Шарф с австралийским флагом, ярко-зелеными и желтыми полосами [81]. Такое я видел только у футбольных болельщиков, когда они дуют в свои дуделки. То-гда как мсье Байун был человеком слишком утонченным, чтобы участвовать в чем-то подобном. К примеру, он никогда не размахивал вымпелом. Но становился от этой экваториальной церемонии меланхоличным. На что мистер Гилберн заметил, что люди прямо-таки с безумным удовольствием позволяют себя обманывать. При этом он возвел глаза к небу, хихикнул и сказал: дескать, простри с высоты руку твою, избавь меня и спаси! [82] Что прозвучало чрезвычайно злорадно.

Это ведь неправда, что мы пересечем нулевой меридиан только завтра. Но там Земля действительно толще всего. И точно так же неверно, что экватора вообще нет, хоть мы и привыкли считать его географическим конструктом.

Теперь рядом с клошаром сидел кто-то совершенно новый. Не представляю, как он попал на борт. Со времени Святой Елены не было никакой земли, с которой он мог бы прибиться к нам. А вертолету не удалось бы незаметно приземлиться на судно. Каждый бы такое заметил. А кроме того, где? Между радаром и дымовой трубой, то есть на корабельной крыше, может быть. Туда я никогда не поднимался. Все же такое маловероятно. — Так как же этот человек попал сюда?