Корабль-греза

Как она может пытаться соблазнить меня, вопреки тебе? Искушать меня, Lastotschka? Ведь тому, что делает возможным наш с тобой союз, противоречат уже красные волосы сеньоры Гайлинт. Их, если выражаться точнее, сочность. Между нами с тобой, Lastivka, в любом случае исключено — так сказать, естественным образом — все, что выходит за пределы игры на рояле. Потому-то я и могу от всего сердца радоваться, когда вижу тебя вместе с твоим другом. Это, чтобы ты правильно меня поняла, дает мне ощущение уверенности. Потому что не приходится опасаться, что ты ждешь чего-то такого, чего я уже давно не могу дать. К примеру, как бы я мог еще раз стать отцом, на что ты вправе притязать, я имею в виду — на то, чтобы стать матерью? Тогда как вопрос о том, чтобы родителями стали сеньора Гайлинт и я, даже не стоúт, поскольку и она уже вышла из соответствующего возраста. Так что моя исчерпанность ее не интересует. Когда она приближается ко мне, она не должна даже в отдаленнейшей перспективе задаваться вопросом, сможем ли мы осилить такое. Я имею в виду, еще раз заполучить такое маленькое существо. Потом вырастить его, пройти вместе с ним через школьные годы и все это время о нем заботиться. Для нее, в отличие от тебя, речь идет только обо мне.

Но при этом по ней заметно, что она отнюдь не утратила женских потребностей — вокруг нее увиваются поклонники, ею восхищаются. Ты только посмотри, прости меня, на ее груди! Груди валькирии, почему это вдруг пришло мне в голову? Как мог бы я им противостоять? Тем не менее она меня домогается. И понимаю это не только я.

Лишь поэтому она добилась для меня разрешения играть на рояле. Она хочет, чтобы я чувствовал себя обязанным. Конечно, она сразу заметила, что это было с ее стороны ошибкой. Поэтому она только притворялась, когда воскликнула: «Замечательно!» Притворялась умно, как это свойственно женщинам, когда они чего-то хотят. Поэтому она ни в коем случае не должна была показать свою ревность. Ведь она знает не хуже меня, как губительно для нервов такое чувство. В конце концов оно начинает полыхать, как волосы сеньоры Гайлинт, и так продолжается, пока личность не сгорит целиком в своей ревности. Весь характер и все, что еще хоть сколько-нибудь достойно любви. Кроме шлаков, не останется ничего.

Поэтому сеньора Гайлинт всегда сдержанна. Она притворяется веселой, поскольку думает, что, пока сохраняет эту маску, у нее еще имеется шанс покорить меня. Мне же достаточно вспомнить, что она соблазнила, в его последние дни, и доктора Гилберна. Хотя тот, само собой, был еще в настолько хорошей форме, что вполне мог бы иметь дело с женщинами. Мсье Байун — тот уж точно был на это способен, если сеньора Гайлинт навещала его в каюте. А вот я — нет. Я больше с этим не справлюсь. Подумай хотя бы о моих ногах, подумай о моих плечах. Третьего инфаркта вы не переживете. Ей же это все без разницы.

Конечно, Lastotschka, человек и в старости имеет фантазии. Это, пожалуй, правда. Но в конечном счете он остается реалистом. Так что лучше не допускать, чтобы дело дошло до такого. Я бы не хотел пережить еще и то, что сеньора Гайлинт стоит передо мной, а я лежу в постели, чтобы, по крайней мере, не сидеть в кресле-каталке. И со мной ничего не происходит. Если ей из-за этого придется снова одеться, она, может, и не станет надо мной насмехаться. Но презрение в ее голосе прозвучит, когда она скажет: это, мол, ничего, господин Ланмайстер. Только, конечно, она назовет меня Грегором. Это ничего, Грегор. С каждым порой такое случается.

Женщины всегда в таких случаях так говорят. Тем не менее они это относят на свой счет. Думают, что все дело в них, потому что они недостаточно нравятся мужчине, — особенно в таком возрасте, как у сеньоры Гайлинт. В эту пору женщина становится особенно обидчивой, и ее презрение проистекает из горечи. В конце концов ты, как мужчина, мог бы и проигнорировать то, что она немного раздалась в бедрах и уже неохотно показывает свои ляжки. Но тогда и получается действительно, что им, в твоих глазах, чего-то недостает.

Я всю свою жизнь был человеком недоброжелательным. Я хотел бы никогда больше таким не быть. Но в данной ситуации сеньоре Гайлинт придется смириться с тем, что я в этом смысле не изменился. Потому что я бы уже не смог доказать обратное.