«Корабль любви», Тайбэй

— Наверное, за тебя тоже факультативы выбирал папа, — говорю я, слегка отодвигаясь. Надо быть дружелюбной, но отчужденной. С тех пор как Ксавье начал встречаться с Софи, я еще не виделась с ним в ее отсутствие.

— Типа того. — В его темных глазах вызов, как в самый первый день. Сигнал бедствия. Спасите, помогите!

Оглядываюсь в поисках поддержки. Но я плохо знаю ребят с этого факультатива.

— Итак, — говорит Ксавье, — сегодня едем к тетке Рика и Софи.

— Да, — отзываюсь я, — будет весело.

После чего поворачиваюсь к нему спиной и листаю учебник с причудливыми иероглифами.

* * *

Надо приноровиться держать мао би — каллиграфическую кисть с мягким кроличьим, козьим или волчьим волосом. Левшам рекомендуется переключиться на правую руку, иначе кончики черт не будут выходить как следует; впрочем, наша преподавательница сама левша и позволяет мне пренебрегать этим правилом. Мы практикуемся в медленном и быстром написании. Мне преподают мини-урок по работе с тушью, и я растираю ее в ритме песен, под которые занимаются танцовщицы с лентами. Лучше бы мой учитель в китайской школе научил нас пользоваться кистью и чернильным камнем, а не копировать сотни иероглифов. Может, тогда я продержалась бы там подольше.

Во дворе продолжается занятие по палочному бою: сквозь стеклянные двери слышны удары бо. Мне жутко хочется покрутить в руках посох, но у меня только кисти для рисования. Впрочем, умиротворенная музыкой с соседнего факультатива, я ловлю себя на том, что увлеклась иероглифами и сосредоточилась на правильном прописывании черт.

— Сянпин, это очень красиво, но задание было — переписать стихотворение, — говорит учительница севшим голосом, обращаясь к Ксавье.

Этот диалог уже имел место. На листе у моего соседа по парте всего один иероглиф: квадрат с чертой посередине, означающий «солнце». Причем Ксавье успел подурачиться: пририсовал ему детские лучики.

Парень моей подруги пожимает плечами, даже не думая брать в руки кисть. Ясное дело, он получил наибольшее количество штрафных баллов, потому что не сдал ни одного задания по китайскому языку и китайской медицине. «Разве всех остальных не задолбало, что с нами обращаются как с маленькими?» — защищала его Софи, когда мы как-то вечером затронули эту тему.

Преподавательница каллиграфии беспомощно усмехается и идет к другому ученику.

Прежде чем я успеваю отвести взгляд, Ксавье посылает мне ленивую улыбку, и я вспоминаю, как однажды он поцеловал меня в костяшки пальцев. Затем он окунает свою мао би в чернильницу и начинает рисовать на чистом листе рисовой бумаги. Судя по плавным мазкам, мой сосед рисует не иероглифы.

— Тебе опять достанется, — шепчу я.

Но ему плевать.

— Само собой, — пожимает в ответ плечами Ксавье.

Я ловлю себя на том, что медленно придвигаюсь к нему, но он закрывает рисунок рукой.

— Что ты рисуешь? — наконец не выдерживаю я.

Ксавье щурит глаза в дразнящей усмешке:

— Через минуту покажу.

И заставляет меня ждать целых пять минут. Но в конце концов протягивает листок. Я застываю, точно пораженная молнией. Знакомыми цветовыми пятнами изображен спортзал, в котором мы находимся. На сушилках висят кисти мао би, напоминая камыш. Сбоку кружатся танцовщицы с лентами. А посередине листа в безошибочно узнаваемом стиле нарисована… девушка.

Я.

Глава 17

— Так это ты таинственный художник!

По моей спине бегут мурашки. Ксавье рисовал меня еще до того, как сошелся с Софи. Ничто человеческое мне не чуждо, и я не буду отрицать, что в глубине души невероятно польщена. Ксавье — один из самых популярных парней на «Корабле любви» — пять раз нарисовал мой портрет! «Этот парень хочет тебя», — сказала как-то Софи.

Он улыбается:

— А ты думала, наш зожник?

— Конечно, нет, — выпаливаю я слишком быстро. Глаза Ксавье сверкают. Я знала, что это невозможно. Но откуда тогда ужасное разочарование? Мне не нужен чудо-мальчик, от которого мои родители без ума. А если бы художником все-таки оказался Рик, если бы он, встречаясь с Дженной, слал мне эти послания без слов и лицемерно помогал с поиском автора, я стала бы меньше его уважать.

— Зачем? — спрашиваю я Ксавье.

— Что зачем?

— Зачем ты меня рисуешь?

— Разве плохо получилось?

Этот простой вопрос заставляет меня подробно рассмотреть рисунок. Моя миниатюрная рука с кистью застыла над листом рисовой бумаги. Первая черта иероглифа ожидает появления своих товарок. Лицо мое обрамляет водопад чернильно-черных волос, профиль обращен не к бумаге, а к бойцам, сражающимся на палках за стеклянными дверями. Я наблюдаю за Риком.

Румянец смущения заливает мои щеки. Меня подловили на том, чего я сама не заметила.

— Невероятно!

Этот парень воспринимает окружающий мир как вспышки цветов и форм, а не как контуры из детской раскраски.

Ксавье вздыхает с облегчением. Он ждал моего вердикта — и придавал ему большое значение. Но почему? Сейчас я вижу перед собой лишь парня, пытающегося соблазнить меня своими рисунками и почти преуспевшего в этом. Почти.

Я возвращаю ему рисунок:

— Ты не можешь меня рисовать.

Его ресницы вздрагивают.

— Почему это?

Мой голос становится резче: