«Корабль любви», Тайбэй

Его рот прерывает меня на полуслове, раздвигая мои губы; я задыхаюсь от неожиданного удовольствия, доставляемого его языком. На вкус Ксавье как вино, как огонь в камине, и я прижимаюсь к нему, мечтая, чтобы поцелуй, покончивший с очередным правилом Ванов, длился и длился, исцеляя душевную рану Ксавье, заставляя меня чувствовать себя такой желанной…

И тут ночь разрывает вопль Софи.

Глава 22

— Софи, — выдыхаю я, высвобождаясь из объятий Ксавье.

— Ты моя гостья! — Софи бросается на нас. Халат с розами спадает с ее узкого плеча, и она поправляет его. В мочке уха сверкает опаловая сережка Ксавье — Софи снова ее надела. — Ты моя гостья!

— Соф…

— Заткнись! — Моя щека вспыхивает под ее ладонью. — Закрой свой рот, ты, потаскуха!

У меня перед глазами плывут белые пятна. Я прижимаю руку к горящей щеке. Никогда раньше я не ощущала себя такой мелкой и ничтожной, распухшие губы выдают меня с головой.

Я ведь решила, что он тебе больше не нужен. Я решила… решила…

Софи снова замахивается, но Ксавье хватает ее за запястье.

— Это моя вина! Я ее поцеловал.

Крохотная частичка моего сознания, не парализованная ужасом, дивится тому, с какой стремительностью Ксавье пришел мне на выручку. Софи вздрагивает, точно он ударил ее, вырывает руку и вцепляется в полы своего халата. В ее темно-карих глазах — глазах потерявшегося щенка — такая мука и обида, что, хотя я знаю, как она играла нами обоими, мое сердце болит за нее.

Губы Софи кривятся.

— О, значит, теперь ты не бесхребетный? — кричит она и плюет в Ксавье. Потом поворачивается, словно собираясь уйти, но медлит, обводя взглядом пол. И, наклонившись, хватает листок бумаги. Губы Софи шевелятся, будто она пытается что-то сказать, но не находит слов.

— Ты! — Скомкав листок, она запускает им в Ксавье.

Комок отскакивает от его груди на пол и разворачивается, не желая хранить свой секрет. Это очередной рисунок: я подношу к губам синюю фарфоровую чашку тетушки Клэр.

Софи с рыданиями убегает по лестнице, ее халат шуршит, точно смятые крылья бабочки. Спустя целую вечность я слышу, как захлопывается дверь ее комнаты.

Рука Ксавье находит мою талию.

— Все хорошо?

Я отшатываюсь, будто он обжег меня. Ведь я искренне верила, что Софи порвала с Ксавье, однако следовало поточнее в этом убедиться. Я словно возвращаюсь в тот день, когда Меган сообщила мне про Дэна, вот только то, что сделала я, в сто раз хуже. Что я за подруга такая?

— Эвер, пожалуйста, поговори со мной…

Тихо всхлипнув, я вырываюсь и убегаю в спальню «Элеонора».

* * *

Я просыпаюсь от хлопанья аметистовых парчовых портьер на окнах. Солнце уже высоко — почти полдень. Я вылезаю из постели и осоловело тащусь в ванную, пытаясь стряхнуть с себя груз прошедшей ночи. Звук моих нетвердых шагов эхом отражается от прекрасной мозаичной плитки тетушки Клэр. Когда лейка душа низвергает поток воды, из угла выпрыгивает серая лягушка, и оконное стекло вздрагивает от моего вскрика.

— О, Фанни! — всхлипываю я. — Лягушка, кыш!

Та игнорирует мой приказ и начинает неистово квакать, когда я залезаю под горячие колкие струи, позволяя им жалить боль, засевшую в сердце. Наконец холодная вода прогоняет меня обратно в спальню. Вытирая полотенцем волосы и лицо, я ощущаю тяжесть, словно меня завернули в свинцовое одеяло в рентгеновском кабинете. В лагере мне предстоит снова встретиться с Софи. И с Ксавье. И с Риком…

Я наступаю на мягкий, завернутый в бумагу сверток, лежащий на полу у двери. Оранжевая папиросная бумага перевязана лентой того же цвета. Что это такое? Я достаю из-под ленты записку и разворачиваю толстый лист, исписанный мелким почерком.

Дорогая Эвер!

Я не хотел, чтобы ты сегодня легла спать, не дождавшись моих извинений. Ты только и делала, что помогала мне в эти выходные, а я перешел всякие границы. Мне нет оправданий. Если не считать одного-единственного: я ни за что не хочу ставить под удар нашу дружбу, которая нежданно-негаданно так украсила это лето.

Вечно твой друг,

Р.

Р. S. Я нашел это на рынке сегодня вечером и не смог устоять. Надеюсь, они пригодятся тебе зимой.

Видимо, Рик бросил этот сверток ночью через окошко для подачи еды. У меня щиплет глаза, когда я разворачиваю пару небесно-голубых носочков с очаровательным рисунком — кружащимися танцорами и танцовщицами. Я засовываю руки в их теплое шерстяное нутро. После уик-энда в роскошном поместье, после Ксавье — эти носки! Такой глупый и такой дорогой сердцу подарок!