«Корабль любви», Тайбэй

Губы Софи сжимаются в тонкую линию. Она ни за что не скажет.

— Даже не думай посылать их в Северо-Западный. Или Дартмутский колледж тоже получит письмо.

Глаза моей бывшей подруги сверкают — от страха или от злости? По-прежнему дрожа всем телом, я засовываю снимки в карман. Вестибюль уже опустел.

— Оглянись вокруг, Софи. На твоей стороне никого не осталось.

И я удаляюсь.

* * *

Я захожу в медпункт, но медсестра сообщает, что, поскольку подсобка была затоплена во время последнего тайфуна, ей пришлось отправить Рика и Ксавье в местную клинику. Пусть я уже наказана до конца жизни из-за пресловутой фотографии, покинуть лагерь и отправиться к ним все равно нельзя.

День клонится к вечеру, а я с тревогой жду на диване с шелковыми подушками в комнате отдыха юношей, за три двери от номера Рика и Ксавье. Понятия не имею, кто из них придет первым и вернутся ли они вместе, но знаю: после боя на посохах и пальцев Рика на моем подбородке все пошло наперекосяк — я лишилась роли Одетты, родители велели вернуться домой раньше времени. А еще Ксавье, и драка, и куча других вопросов: злится ли Рик за то, что я поступила так, как он просил меня не поступать? И почему, черт возьми, он сам не мог отстоять Дженну перед родней? И зачем мне приспичило сняться в таком виде? И сколько еще этих снимков ходит по рукам? И попадут ли они в соцсети или в Северо-Западный университет? И не саботирую ли я подсознательно роль Одетты, потому что это лишь сделает титановую тюрьму воровского фонаря еще невыносимее? И смогу ли я хоть когда-нибудь снова стать той дочерью, которую хотят видеть во мне родители?

Я рыдаю от ярости. Окна, за которыми царит ночь, забрызганы дождевыми каплями. Я тянусь к чашке с молочным баббл-чаем, она опрокидывается и разливается по черному лакированному кофейному столику, затопляя сделанные из раковин фигурки китайских рыбаков, которые хорошо смотрелись бы на столе в гостиной у меня дома. Я сердито озираю залитый столик: очередное вторжение Ванов[82].

Мне даже не дали возможности объясниться.

Не обращая внимания на беспорядок, я встаю и подхожу к окнам. Внизу над черными водами реки Цзилун тянется дразнящая голубая труба. По реке скользит пара драконьих лодок, сверкающих, как серебряные башмачки[83]. Мне никогда не доводилось кататься на таких лодках, чувствуя на лице брызги воды.

— Эвер, ты в порядке?

У лифта останавливается Спенсер с деревянной коробкой мацзяна под мышкой. В отличие от Рика Спенсер мне действительно как брат. И Марк тоже. И Бенджи.

— Ты видел Рика?

— Он уехал из Тайбэя.

— Уехал?

— Сегодня вечером.

— Куда?

— Лихань отвез его в аэропорт. Я узнал об этом от Марка. Рик на несколько дней летит в Гонконг.

— В Гонконг!

Он не упоминал про поездку — говорил только, что отец Дженны работает в Гонконгском банке. К тому времени, как он вернется, меня здесь уже не будет. Я никогда больше его не увижу.

— Ты пойдешь с нами вечером? Мы собираемся в пивную под открытым небом в Гунгуане. Рик сказал, она лучшая; жаль, его не будет.

— Э… Я не могу. — Мои кости точно превратились в желе. — Но желаю вам хорошо провести время.

Спенсер уходит, и я снова опускаюсь на диван. Боль утраты удивляет меня. Как же так вышло? Неделю назад я была бы рада избавиться от чудо-мальчика, а теперь…

Раздается скрип половиц.

— Привет, Эвер.

Ксавье. На нем его любимая черная рубашка с тускло поблескивающими серебряными нитями. Нос его приобрел пурпурный оттенок, вполне соответствующий загадочному крутому парню, которого он из себя корчит, а не тому реальному человеку, на которого Ксавье позволил мне мельком взглянуть. Под мышкой у него длинный прямоугольный футляр вроде тех, в каких хранят свернутые в рулон ватманы, — из двух половинок, открывающихся, как тюбик губной помады.

И опять мелькает воспоминание о вчерашнем поцелуе и нежных, сладких губах Ксавье, пожирающих меня.

Я встаю с дивана, до боли сплетая пальцы.

— Ты вернулся.

— И схлопотал двадцать штрафных баллов, детка.

С этой своей сардонической улыбкой Ксавье протягивает мне ладонь, чтобы я дружески ударила по ней.

Я отступаю назад и выпаливаю:

— Мне сказали, что Рик уехал в Гонконг.

Ксавье опускает ладонь.

— Чтобы встретиться с Дженной.

— С Дженной?

Выходит, она справилась со своей аэрофобией? Откуда это ощущение предательства? Весь наш спектакль был задуман ради нее. Рик никогда не подразумевал иное, но я почему-то чувствую себя отвергнутой. Ксавье следит за мной со странной нежностью во взгляде. С состраданием. Словно читает мои мысли. Мне вспоминается его рисунок, на котором я наблюдаю, как Рик сражается на посохах бо. Ксавье видит меня насквозь, а прошлой ночью… прошлой ночью он заставил меня чувствовать себя такой желанной.

— Что в футляре? — интересуюсь я.

Ксавье кладет руку на верхушку футляра. Затем снова убирает.

— Ничего.

Что-то в его тоне придает мне нахальства. А может, храбрость в меня вселил вчерашний поцелуй. Или сознание того, что это моя последняя ночь в Тайбэе.

— Дай взглянуть!

Теперь его очередь отступать.

— Нет.