«Корабль любви», Тайбэй

— Это изделие единственная вещь, которую обязательно надо увидеть в Тайбэе, — раздается дразнящий голос позади меня. — Тебе удалось.

Мое сердце бешено колотится, пока Ксавье проталкивается ко мне. Под воротником его сшитой на заказ рубашки мерцает золотая цепочка. Когда мы выбираемся наружу, Ксавье берет меня под локоть, защищая от толпы. Синяк у него на лице — темножелтое пятно на переносице — до сих пор не сошел. Прикосновения Ксавье, его запах будоражат мое тело воспоминаниями о поцелуях, о наших переплетенных телах.

— Привет, — тупо мямлю я.

— Тебе понравилось? — звучит на фоне гула толпы его низкий голос.

— Каменное мясо? — Я с трудом сглатываю. — Забавно, с каким усердием наши предки поклонялись еде.

Он улыбается одними губами:

— У них было много желаний, которые мы недооцениваем.

Я краснею и сосредоточенно разглядываю пятицветную вазу с изображением бессмертных[92], сотни оленей, плодов, разных животных и благодатных голубых облаков.

— Ты меня избегаешь, — говорит Ксавье.

— Я не знаю, что сказать, — отвечаю я.

Его поза непринужденна, но руки, лежащие на ограждении, отделяющем нас от вазы, напряжены.

— Для меня это не случайная интрижка.

Я облизываю пересохшие губы:

— Мне не хочется сожалеть об этом…

— Тогда не надо. — Ксавье нежно гладит меня по волосам. — Ты цепляешься за того, кто уже сделал свой выбор.

Я снова тревожно вздрагиваю. Ксавье слышал все его телефонные разговоры. Видел все открытки. Однако посох бо… Вот бы позвонить Рику, но раньше у меня не было нужды в его телефонном номере, поэтому я им не располагаю.

— Из-за чего вы подрались?

Ксавье отводит взгляд.

— Он взбесился из-за того поцелуя в доме тетки. Это не его ума дело.

Я ненавижу Рика за то, что он знает про поцелуй. Но тем не менее он счел, что это его ума дело.

— Может, он еще не сделал выбор, — выпаливаю я.

Ксавье поворачивается ко мне, раздраженно разводя руками:

— Тогда почему он с Дженной в Гонконге?

— Откуда ты это знаешь?

— Подслушал его телефонный разговор в клинике, ясно? Дженна перенесла свой рейс из Тайбэя. Они договаривались, что он встретит ее в аэропорту.

— Из Тайбэя? — бормочу я. — Дженна собиралась в Тайбэй? Я не знала.

Почему Рик не сказал? По-видимому, он наконец набрался мужества и намеревался заставить родных принять ее. Какая же я дура. Годы безответной любви обрушиваются на меня мучительным одиночеством. После Дэна я так ничему и не научилась. И вот опять одержима парнем, влюбленным в другую. Парнем, который снова и снова давал понять, что относится ко мне лишь как к сестре.

У меня теснит в груди. Я перехожу в соседний зал, по которому эхом разносится стук зубила по камню: это приглашенный художник вырезает именные печати за столом в углу. Остальную часть помещения занимает шелковый свиток с панорамой: хребет под названием Лу, со скалистыми вершинами и вечнозеленой растительностью таких глубоких и насыщенных синих тонов, что их можно ощутить на вкус.

Когда Ксавье приближается ко мне, я начинаю отодвигаться, но его ладонь накрывает мою руку, лежащую на ограждении.

— Есть ли… Был бы у меня шанс, умей я читать? — тихо спрашивает он.

Я резко вскидываю голову:

— При чем тут это! Как такое вообще взбрело тебе в голову?

Ксавье отворачивается. С нашей первой встречи его волнистые волосы успели отрасти, и он заправляет их за уши, отчего кажется моложе. Я обдумываю свое поведение: слиняла на следующее утро, избегала его, потому что мне было слишком стыдно признавать собственный выбор. Я вела себя недостойно… Весьма.

— Твой отец не хочет, чтобы ты рисовал? — спрашиваю я.

Ксавье бросает на меня быстрый взгляд. Усмехается:

— Отец купит картину, если это хорошая инвестиция. Но его тупоголовый сынок не должен тратить время на идиотскую мазню.

— Ну, его здесь нет. Так что дерзай. Рисуй всласть до самого конца смены.

Ксавье проводит рукой по ограждению, все еще не глядя на меня. Затем достает из кармана шорт альбом и сует мне в руку. Бумага нагрелась от близости к его телу. Я неохотно листаю страницы. В этих набросках чувствуется какая-то неуверенность, которой не было в моих портретах, словно Ксавье рисовал из-под палки. Каменные колонны храма с резными чешуйчатыми драконами и тисненными золотом иероглифами. Художник в заляпанной красками блузе, подносящий кисть к мольберту. Мраморное чайное яйцо, лежащее на собственной тени. Ни одной девушки, хотя я в глубине души этого ожидала. Только мои портреты. Вот я у тетушки Клэр, выуживаю из супа последнее волоконце акульего плавника; сегодня утром за завтраком вычерпываю себе на тарелку соленое яйцо. Вот мой профиль — я сижу в классе на переднем сиденье, повернувшись лицом к Дебре для парного чтения. Мой затылок на подушке, изгиб обнаженного плеча, складки простыни, натянутой до локтя.

Альбом едва не выпадает из моих рук. Рисунки изменились. Теперь они более содержательные. Страстные. Лихорадочные.