«Корабль любви», Тайбэй

Мое лицо пылает. Края фотографий царапают мне ладонь, когда я перебираю их — четыре штуки, — а потом засовываю подальше в карман. Не знаю, что хуже: что Рик видел меня голышом или что видел и остался равнодушен, словно я статуя Свободы. Мой взгляд прикован к его коленям.

— Я и помыслить не могла, что они пойдут по рукам.

— Надо думать. Все в порядке? Марк тебе передал, да?

— Ах, Марк! — Меня пробирает смех. — Он сказал ровно столько, чтобы я сходила с ума.

И обрываю себе на полуслове: я не собиралась в этом признаваться. Мне все еще невмоготу смотреть на Рика. Но тут он берет меня за подбородок и приподнимает его. Я не вижу осуждения в его взгляде. Только беспокойство. И вопрос.

Затем Рик выпускает мой подбородок. И надевает кепку.

— Пойдем куда-нибудь, где можно поговорить. У меня есть любимое место за рекой.

Мой подбородок все еще горит от его прикосновения.

— Мне запретили покидать лагерь.

Рик смотрит в окно на двор:

— Я тебя выведу.

Фаньфань, охранник из будки в начале подъездной аллеи, лишь подмигивает Рику, когда мы проходим мимо. Как просто, должно быть, шагать по жизни, когда ты Рик У. Но я больше не раздражаюсь. Репутация очень важна. Она способна сделать жизнь проще или сложнее. Рик заработал свою по старинке — добросовестным трудом.

Солнце нещадно припекает голову, пока мы идем по улицам, забитым гудящими автомобилями и мопедами, и путепроводу над рекой Цзилун. Я рассказываю Рику про то, как потеряла роль Одетты, про новый танец, который ставлю для своих девочек, про угрозы родителей отправить меня домой; он сначала негодует на Софи, но обуздывает злость, когда я передаю ему историю с Маттео.

— Останься он здесь, ему бы пришлось отвечать передо мной. — Рик выдергивает меня из-под колес приближающегося скутера. — У моей родни тяжелый опыт. Половина наших родственников развелись из-за измен или побоев, включая моих собственных предков и родителей Софи. Порой я задаюсь вопросом, не потому ли мы с ней пришли к тому, к чему пришли.

— А к чему вы пришли? О чем ты?

Он отворачивается:

— Объясню, когда доберемся до места.

Уличное движение становится спокойнее; наконец Рик подводит меня к обнесенной стеной усадьбе с традиционными тайваньскими воротами из темных деревянных балок, увешанными красными бумажными шарами. Кровля ворот, углы которой, как полагается, загнуты вверх ласточкиным хвостом, — сдержанная, элегантная, в темно-коричневых и кремовых тонах.

— Спасибо, что позаботилась о Софи. Я рад, что ты… — Рик запинается, — …и Ксавье… оказались рядом.

Ксавье! У меня внутри все сжимается. Рик, видимо, ждет ответа, но я прохожу мимо него и переступаю порог усадьбы. Резные деревянные двери ведут на залитую солнцем территорию. Я в жизни не видела ничего подобного: лабиринт из островерхих утесов, горбатые мостики серого камня с краснокирпичными перилами, криволинейные белые стены с окнами без стекол, в виде цветов, гранатов, облаков и даже бабочек. В дальнем конце двора расположился длинный низкий кирпичный особняк, справа — несколько зданий поменьше. По травянистому холму прогуливаются люди.

— Понятия не имела об этом месте, — с благоговением произношу я.

— Это музей Линь Аньтай. Бывшая резиденция древней семьи Линь, восемнадцатый век. — Рик приближается к асимметричной арке, изогнутой, как ножка клавесина. — Будто попал в китайскую Нарнию.

— Ой, точно!

Здесь так красиво, что мне хочется танцевать.

— Я приходил сюда подумать. Это вроде как мое тайное убежище.

Я следую за Риком по кирпичным дорожкам, через круглые арки, ведущие к пруду, на поверхности которого плавают белые цветы и листья кувшинок, а внизу, под ними, — оранжевые карпы. На противоположных берегах пруда высятся два павильона, увенчанные ржаво-коричневыми ярусными крышами. Мы проходим в один из них, я опираюсь на деревянные перила, мои ноги неслышно переступают в такт жужжанию насекомых и журчанию далекого водопада. Рик стоит рядом. Наши локти соприкасаются, и ни один из нас не отстраняется.

— Почему ты подрался с Ксавье? — наконец решаюсь спросить я.

Рик бросает в пруд камешек, и под листьями кувшинок пробегает рябь. За первым камешком следует второй, потом третий. Интересно, сколько камешков потребуется, чтобы наполнить этот пруд тем, о чем Рик не решается говорить.

— В первый день в «Цзяньтане» Дэвид трепался о девушках, приехавших в лагерь в этом году, а Ксавье дал понять, что нацелился на тебя. В самом отстойном смысле этого слова.

Я чувствую неприятный холодок в душе — притом, что сейчас я вижу плейбоя Ксавье в совсем ином свете, мне не хочется знать, что он сказал такого, что Рику пришлось предостеречь меня.

— Я велел ему держаться от тебя подальше. После того, как тетушка Клэр разозлилась из-за вас с Ксавье, я искал его, но он уже уехал. Затем я вернулся в лагерь и увидел, что он наводнен твоими фотографиями, а когда снова столкнулся с ним… Предположил худшее. А потом, видно, у меня крышу снесло.

Я застываю на месте, точно приклеившись к деревянному настилу.