Корабль мечты

Поднявшись по лестнице, Шимон остановился перед дверью и попытался открыть ее, но тут было заперто. Он постучал и услышал, как с той стороны кто-то шаркает.

Вскоре дверь распахнулась, и в проеме показался какой-то парень. Он молча смотрел на Шимона, не проявляя никакого интереса к посетителю. Барух протиснулся мимо него в комнату. Тут пованивало гнилью, воздух давно застоялся, но хотя бы было светлее, чем на лестнице, – в низкое окошко в стене слева от Шимона падали солнечные лучи. Барух увидел, что окно выходит на Калле-дель-Аквила-Нера, а значит, это помещение и правда находилось над трактиром. Шимон протянул парню свой листик со словами «Я ИЩУ КОМНАТУ».

– Я не умею читать, – сказал парень. – И хозяйка тоже.

Шимон повторил свой трюк с ладонью, подложенной под щеку.

Юноша повернулся, молча подошел к двери в другую комнату, открыл ее и крикнул:

– У нас посетитель!

Послышался скрип кровати, и вскоре на пороге показалась толстуха лет сорока с плоским лицом и густым темным пушком над верхней губой. Она запахнула платье, проходя мимо парня, и Шимон понял, что этот малец греет ей постельку.

– Говорите, – неприветливо буркнула хозяйка.

Шимон протянул ей листик.

– Я не умею читать.

– Да я ему уже сказал, – пожал плечами парень.

– Чужеземец? – спросила она.

Шимон покачал головой.

– Так за чем дело стало?

Барух расстегнул рубашку и показал ей шрам на горле, а потом тихо зашипел.

Толстуха отпрянула.

– Ты немой?

Шимон кивнул.

Женщина взяла свечу и присмотрелась к шраму. Ее уродливое лицо исказила гримаса изумления.

– Ты только посмотри на это! – сказала она парню. – Проклятье, взгляни!

Толстуха опять поднесла свечу к лицу Шимона, в то время как юноша подался вперед. Лучи упали на темный, отливавший фиолетовым шрам. Шрам в форме лилии, зеркальный оттиск золотой монеты флорентийской чеканки.

– Да чтоб мне провалиться! – потрясенно воскликнул парень.

– Вы же не собираетесь этим расплачиваться? – Хозяйка таверны оглушительно расхохоталась, тыкая пальцем в шрам.

Шимон и бровью не повел. Немного помедлив, рассмеялся и парень.

– Такая монета у нас не в ходу. – Он будто пытался доказать окружающим, что понял шутку.

– Полсольдо за ночь, – объявила толстуха. – Или серебряный в неделю.

Шимон сунул руку в кошель и дал ей четыре серебряных.

У толстухи жадно блеснули глаза.

– Ах, ваша милость, ежели вам угодно будет, я за такие денежки вам еще и отсосу, – рассмеялась она.

Парень помрачнел.

– Подними наверх багаж господина, болван. – Хозяйка отпустила парню подзатыльник.

Шимон жестами объяснил им, что у него при себе только заплечная сумка.

Хозяйка провела его по грязному коридору, настолько узкому, что она все время цеплялась за стены своей толстой задницей. Тут тоже пованивало. Доски пола скрипели под ногами. Дойдя до конца коридора, женщина открыла низкую дверь и вошла в комнату. Тут было темно, и она сразу же распахнула ставни единственного окошка, но оно было настолько крохотным, что света особо не прибавилось. Затем толстуха подошла к низкому, рассохшемуся столу и зажгла огарок свечи. Под столом Шимон увидел ржавый ночной горшок.

– Мочиться и срать сюда, а этот раздолбай, – она указала на парня, – будет выносить горшок каждое утро. – Женщина подняла свечу и подошла к стоявшему в углу чану. – Тут можете купаться, если хотите, – с гордостью сказала она. – За три марчетто я подогрею вам воду. Отличная цена, кстати. Если накинете еще два, то я дам вам кусок мыла.

Затем она показала Шимону кровать с грязноватым одеялом.

Барух кивнул.

Хозяйка остановилась у двери.

– Вот и хорошо. Наконец-то у меня будет жить постоялец, который не станет шуметь! – Рассмеявшись, она вышла из комнаты.

Шимон закрыл дверь и лег на кровать. В соседней комнате зашелся смехом туповатый юноша – похоже, он опять понял шутку своей любовницы только с некоторым опозданием.

До вечера Барух провалялся, не двигаясь и ни о чем не думая. Когда на улице стемнело, он встал, снял куртку и сменил повязку на груди. Сейчас сломанные ребра болели уже меньше. В первые недели Шимон плевал кровью и ему казалось, что он не выживет. Еще и рана на ноге воспалилась.

После случившегося Барух прятался за городом, жил там в глуши, точно бродячий пес, опасаясь, что папская стража начнет за ним охотиться. Когда рана начала гноиться, он развел костер, сунул в огонь заостренную деревянную палку и проткнул ею гнойник. Огонь уже спас его один раз, когда ему пришлось прижечь рану на горле, и поэтому Шимон подумал, что и с ногой сработает не хуже. Так и получилось.

Тем не менее, когда Шимон долго ходил, бедро начинало болеть, к тому же он заметил, что хромает. Сейчас Барух чем-то напоминал себе бездомного кота – такие часто встречались на улицах Рима, с испещренной шрамами шкуркой и рваными ушами, они грелись на солнышке в руинах римского ипподрома.

Шимон вышел из дома. Сейчас было худшее время дня. Ему удавалось отгонять от себя все дурные мысли, но в этот час его неотступно преследовали воспоминания об Эстер: вот он сидит в кресле и слушает ее рассказы, а она греет им ужин, ставя горшок к огню в камине.