– Знаешь, ты бы сказал благородным дамам, чтобы они были осторожны, надевая эти платья. Особенно нашей госпоже…
– Почему это?
– Скажи им, мол, нужно проверить, нет ли в платьях чего лишнего, – заговорщицки, точно поверяя великую тайну, сказал Родриго.
– Чего лишнего?
Слуга опасливо оглянулся.
– Всяких ведовских штук, – прошептал он. – Ну, для чародейства.
– Какого еще чародейства?
– А ты как думал, что с нашей госпожой приключилось? – совсем уже тихо пробормотал слуга.
– Прекрати нести чушь! – возмутился Цольфо.
– С некоторыми вещами шутить нельзя, я тебе точно говорю, – не унимался Родриго. – Знаешь, что я думаю? Я бы моей дочурке ни за что не разрешил носить эти платья, даже если б их ей подарили. Даже если б ей за это заплатили, слышишь? – Слуга покачал головой. – Во всей Венеции говорят, мол, они заколдованы.
– И кто же это говорит?
– Да все говорят!
– Врешь!
– Ты вот что послушай. – Слуга наклонился к его уху. – Я тут знаком с одной служаночкой, так она дружит с одной прачкой, а та знакома с кастеляном палаццо Приули. И кастелян этот ей и рассказывал, мол, с одной женщиной, надевшей такое платье, приключилось кое-что похуже, чем с нашей госпожой.
– Что? Ну, рассказывай, не томи!
– Платье загорелось…
– Врешь!
– Не вру! И когда той женщине удалось сорвать его с тела… Ты только подумай, как она живьем-то не сгорела? Видать, сам Господь ее сохранил! Так вот, когда она платье-то с тела сорвала… Моя знакомая говорит, мол, в платье была змеиная кожа…
– Она сама видела?
– Нет, болван, – нетерпеливо отрезал Родриго. – Я ж тебе сказал, эта знакомая моя – приятельница одной прачки, которая говорила с кастеляном в палаццо Приули и…
– Ага, так это произошло в палаццо?
– Ну этого я в точности не знаю, но наверняка где-то неподалеку. Хватит меня перебивать! В платье, оказывается, была змеиная кожа. И пока огонь горел, эта змеиная кожа поднялась в воздух, превратилась в живую змею и уползла. Как тебе такое? Разве не колдовство?
– Проклятье! – Цольфо потрясенно присвистнул.
– Ну вот. Я тебя предупредил.
– Спасибо, Родриго. Ты настоящий друг, – похвалил его Цольфо. – Я и другим это расскажу. И ты рассказывай.
– Можешь на меня положиться, – кивнул слуга. – В конце концов, эти платья ведь окроплены кровью влюбленных.
– Точно, они в лавке сами так говорят.
– Да, – согласился Родриго. – Кроме того, на острове Торчелло пропал ребенок. Все знают, что евреям нужны дети-христиане для кровавых ритуалов.
– Да ты что!
– Точно тебе говорю! Так что будь осторожен! – Слуга указал на пакет с платьями.
Цольфо притворно испугался.
Вернувшись в палаццо Контарини, он первым делом направился к Бенедетте. Только закрыв за собой дверь, мальчик позволил себе расхохотаться. Он все рассказал подруге.
– Змея уползла прочь, представляешь! Объятая адским пламенем! – хихикал он.
Бенедетта мрачно улыбнулась. Девушка не вставала с постели, ее кожа сделалась мертвенно-бледной, под глазами пролегли глубокие тени.
Цольфо подошел к ней поближе.
– У тебя ожоги на спине уже зажили? – заботливо спросил он.
– Да.
– Кипятком облиться – это одно. Но ты уверена, что этот яд тебя не убьет?
– Мне еще недолго его принимать, – успокоила мальчика Бенедетта. – Как только станет ясно, что я пала жертвой колдовства, я обращусь за благословением к священнику, а еще позову этого проклятого идиота, твоего так называемого Святого, чтобы он изгнал из меня бесов. Ну, а затем я чудесным образом исцелюсь.
– Эй, не называй его так! – возмутился Цольфо.
Бенедетта усмехнулась, но в ее глазах читалась не насмешка, а сострадание.
– Ты что, не видишь, что теперь, обретя славу, этот тип уже не обращает на тебя внимания?
– Это неправда!
– Он так и раздулся от тщеславия… в окружении всех этих подхалимов…
– Это неправда, – уже не так уверенно протянул Цольфо.
– Ты ему больше не нужен, – стояла на своем Бенедетта.
– Это неправда…
Девушка смерила его взглядом.
– Разнеси платья дамам, когда выполнишь все необходимое, – приказала она, устало откидываясь на подушки. Мышьяк, который ей дала Рейна-чародейка, лишал ее всех сил.
Цольфо вышел из комнаты и занялся делом: нужно было спрятать в платьях крапиву, осколки стекла, хвостики ящериц, сушеные лягушачьи лапки и половинки грецких орехов, напоминавшие крошечных черных эмбрионов. Затем мальчик пошел в комнату, которую патриций Контарини выделил Святому, когда тот прославился.
Брат Амадео сидел на высоком, обитом бархатом стуле, протянув к своим гостям ладони. Он держал руки под определенным углом, чтобы свет из окна за его спиной падал сквозь его «стигматы», делая их, казалось, лучезарными.
Гости смотрели на доминиканца с благоговением – наивные юные девицы, беззубые старики, супруги, страдавшие от французской болезни, раковые больные. И, конечно, парочка проходимцев, надеявшихся извлечь выгоду от знакомства с ним.
– Ага, вот и обезьянка, – сказал один из них, когда Цольфо подошел поближе.
Мальчик не обратил на него внимания, хотя это прозвище очень его задевало. Он подошел к брату Амадео, чтобы поздороваться.
– Отойди, болван, ты мне свет закрываешь, – раздраженно прошипел ему монах.