Читаем Корабль отплывает в полночь полностью

Понимаете, к тому моменту Америку так разворошило, что она сама едва ли сохранила даже слабое представление о том, какой была прежде: все равно что свихнувшийся чувак, которого держат в обитой самым толстым слоем войлока, запертой на самый крепкий запор палате во всей психушке. Заскочи к нам путешественник во времени из середины двадцатого века и взгляни на карту – если бы она у кого-нибудь нашлась, – он решил бы, что карта расплылась, пораженная загадочной болезнью, что отдельные, незначительные части страны распухли сверх всякой меры, а другие, названия которых на его памяти писались крупными буквами и яркими красками, скукожились, превратившись почти в ничто.

На востоке он увидит Атлантик-Хайлендс и Крепость Саванна. На западе – территорию Уолла-Уолла, Пасифик-Палисейдс и Лос-Аламос. Говорят, что береговая линия здорово изменилась, когда три главных хранилища термоядерного топлива взорвались и морская вода хлынула в Долину Смерти, так что Лос-Аламос чуть ли не превратился в порт. В середине он отыщет округ Портер и приют Мантено, оказавшиеся на удивление близко к Великим озерам, которые немного сдвинулись на юго-запад и стали обширнее после землетрясений. Дальше, если следовать строго на юг, Уачита поднимается от прежней Луизианы вверх по Миссисипи под жестким давлением шерифов Фишера.

Он найдет эти названия и еще немного, совсем немного других, включая пару-тройку таких, о которых я, возможно, и сам не слышал. И почти все его удивят – никто не мог предсказать заранее, какие ошметки этой проклятой страны с остервенением вцепятся в последние крохи порядка и примутся очень медленно, очень упорно восстанавливать его и расширять границы.

Но больше всех остальных – занимая почти всю карту, снова делая крохотными пятнышками распухшие участки, о которых я говорил, охватывая Америку своими длинными щупальцами, – будет черная клякса Мертвых земель. Не знаю, как еще, если не сплошной беспросветной чернотой можно обозначить эти края с их разноцветной радиоактивной пылью и редкими одиночками-мертвоземельцами, что заняты своими губительными, совершенно бесполезными, но поглощающими все силы делами, – края, для которых как нельзя лучше подходят названия Черт-те-где, Где-то-здесь или То-место, если небольшая компания попытается провести там несколько тревожных месяцев или недель.

Как уже сказано, я был тогда в Мертвых землях, поблизости от приюта Мантено.

Девушка приблизилась ко мне на расстояние полета пули или дротика, но дальше броска ножа, даже самого удачного. Она была в ботинках, поношенной рубашке с длинным рукавом и джинсах. Странная черная штуковина на голове оказалась волосами, собранными в высокую сложную прическу и скрепленными полоской яркой металлической стружки. Отличная ловушка для жучков, подумал я.

В левой, ближней ко мне руке она держала дротикомет, направленный в мою сторону. Крохотный, но мощный арбалет, по виду которого трудно определить, взведена ли пружина. У левого бедра болталась пристегнутая к поясу кожаная сумка. Там же висели два ножа в ножнах, но один из них выглядел странно – только лезвие, без ручки. Не годится ни для чего, кроме метания, решил я.

Я опустил левую руку к расстегнутой кобуре своего «банкирского особого»[45] – проверенного психологического оружия Рея Бейкера, хотя (кто знает?) он мог и в самом деле выстрелить двумя пулями тридцать восьмого калибра, которые еще оставались в нем. Одну я испытал в Черт-те-где, и очень удачно.

Мне показалось, что девушка прячет от меня правую руку. Затем я разглядел в ней оружие, какое не часто встречаешь, – такелажный крюк. Девушка и вправду прятала ее, опустив длинный рукав так, что наружу выглядывал только крюк. Я задумался о том, не покрыта ли рука радиационными шрамами или язвами, не изуродована ли она еще как-нибудь. У нас, мертвоземельцев, тоже есть самолюбие. Я, к примеру, сильно переживаю из-за того, что облысел.

Потом девушка стала свободнее размахивать правой рукой, и я увидел, что та слишком короткая: нет правой кисти. Крючок крепился к культе на запястье.

Я решил, что девушка моложе меня лет на десять. Мне уже, наверное, под сорок, хотя кое-кто считает, что меньше. Точно сказать не могу. При нашей жизни легко забываешь о таких пустяках, как счет лет.

Так или иначе, разница в возрасте означала, что она быстрее меня. И это нужно держать в уме.

Зеленоватый нанос – как я понял, девушка хотела обойти его – придвинулся ближе. Девушка ткнула левой рукой по висевшей на бедре сумке, и я едва не вздрогнул, когда оттуда послышались неравномерные щелчки. Я успокоился и задумался, стоит ли придавать особое значение тому, что она носит с собой счетчик Гейгера. Понятное дело, это была не та задумчивость, которая помешала бы мне сохранять осторожность. В Мертвых землях быстро прощаешься с привычкой хранить такую задумчивость, иначе попрощаешься с чем-то другим.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мир фантастики (Азбука-Аттикус)

Дверь с той стороны (сборник)
Дверь с той стороны (сборник)

Владимир Дмитриевич Михайлов на одном из своих «фантастических» семинаров на Рижском взморье сказал следующие поучительные слова: «прежде чем что-нибудь напечатать, надо хорошенько подумать, не будет ли вам лет через десять стыдно за напечатанное». Неизвестно, как восприняли эту фразу присутствовавшие на семинаре начинающие писатели, но к творчеству самого Михайлова эти слова применимы на сто процентов. Возьмите любую из его книг, откройте, перечитайте, и вы убедитесь, что такую фантастику можно перечитывать в любом возрасте. О чем бы он ни писал — о космосе, о Земле, о прошлом, настоящем и будущем, — герои его книг это мы с вами, со всеми нашими радостями, бедами и тревогами. В его книгах есть и динамика, и острый захватывающий сюжет, и умная фантастическая идея, но главное в них другое. Фантастика Михайлова человечна. В этом ее непреходящая ценность.

Владимир Дмитриевич Михайлов , Владимир Михайлов

Фантастика / Научная Фантастика
Тревожных симптомов нет (сборник)
Тревожных симптомов нет (сборник)

В истории отечественной фантастики немало звездных имен. Но среди них есть несколько, сияющих особенно ярко. Илья Варшавский и Север Гансовский несомненно из их числа. Они оба пришли в фантастику в начале 1960-х, в пору ее расцвета и особого интереса читателей к этому литературному направлению. Мудрость рассказов Ильи Варшавского, мастерство, отточенность, юмор, присущие его литературному голосу, мгновенно покорили читателей и выделили писателя из круга братьев по цеху. Все сказанное о Варшавском в полной мере присуще и фантастике Севера Гансовского, ну разве он чуть пожестче и стиль у него иной. Но писатели и должны быть разными, только за счет творческой индивидуальности, самобытности можно достичь успехов в литературе.Часть книги-перевертыша «Варшавский И., Гансовский С. Тревожных симптомов нет. День гнева».

Илья Иосифович Варшавский

Фантастика / Научная Фантастика

Похожие книги