Корабль отплывает в полночь

– Мэннинг рассказывал мне и о другом своем сне, – подхватил Джек Пенроуз. – Он очутился на довольно большой, плоской крыше, показавшейся ему странно знакомой. Ее ограждал парапет высотой чуть ниже пояса. Такой же высоты стена проходила поперек крыши, деля ее на два равных прямоугольника. Пока длился сон, он понял, что на самом деле это два примыкающих друг к другу здания, потому что центральная стена была толще и с трещиной посередине. И когда он перелезал через нее – несколько раз за время сна, стараясь двигаться как можно быстрее, – то всегда опасался, что по другую сторону окажется пустота или же произойдет какая-нибудь резкая перемена. Стояла темная ночь, тяжелые тучи заволокли небо, а пронизывающий ветер то и дело приносил брызги дождя, но проникающего с улицы света хватало, чтобы разглядеть то, что его окружало. Он был одет в темно-серую военную форму – та казалась грубой и неудобной, раздражающей кожу, как и любая форма, – но без всяких знаков отличия. И он был не один. На крыше находилось довольно много людей, все они скорчились под стеной, как и он сам, поодиночке, по двое или небольшими кучками, но их было трудно рассмотреть. За все время сна он ни разу не видел ничьего лица и не сказал никому ни слова, как и они ему, хотя порой останавливался рядом с одним из них или двигался бок о бок, причем оба не глядели друг на друга: тогда у него возникало ощущение спокойствия или хотя бы безопасности. Кажется, все носили такую же невзрачную серую форму, только у некоторых – примерно у половины – она была более светлой. Оказываясь рядом с такими, он уже не чувствовал уверенности. Бо́льшую часть времени они не двигались, но – вероятно, так же, как и он сам, – внимательно наблюдали друг за другом. Иногда кто-нибудь начинал суетливо ползти вдоль стены и внезапно останавливался. Если нужно было перелезть через центральную стену, они перепрыгивали ее со всей возможной быстротой, стараясь не поднимать голову слишком высоко. Неожиданно до него дошло, что эти люди напоминают молодых солдат, которых учат передвигаться по пересеченной местности под огнем противника. Порой его самого охватывало сильнейшее желание делать так же, и он быстро, осторожно, стараясь не высовываться, полз вдоль стены, пока желание не утихало. А потом замирал там, где это произошло, в одиночестве или рядом с другими, но всегда стараясь оказаться как можно ближе к стене. Он говорил, что этот момент напоминал игру в «музыкальные стулья», только без музыки, способной подсказать, когда нужно стартовать, а когда – замирать на месте. Одно лишь внутреннее побуждение отдавало ему эти приказы. Он заметил, что солдаты в светло-серой форме всегда двигались вдоль стены в одном направлении, а сам он вместе с солдатами в темно-серой форме – в противоположном. Когда светлые приближались или проходили мимо, у него обострялось ощущение опасности. И каждый раз, когда светлые начинали движение, особенно когда Мэннинг оставался у стены один, он съеживался и втягивал голову в плечи, с ужасом ожидая, что кто-нибудь из них прыгнет ему на спину или просто коснется его. Однако, если такое и случалось, он не чувствовал ожидаемой боли или потрясения – просто на миг проваливался в темноту, а затем снова появлялся на том месте, откуда началось сновидение, или поблизости от него и продолжал в ужасе ползти и корчиться во влажной, ветреной темноте, без передышки, не считая тех мгновений, когда одетый в такую же форму безликий солдат вставал плечом к плечу с ним. И лишь когда он проделал весь круговой путь и скорчился рядом с другими солдатами в темно-серой форме, а те без всякого предупреждения начали исчезать по двое зараз, до него наконец дошло, что это игра в нарды, в которой вместо шашек используют живых, чувствующих людей. И пока он дожидался непредсказуемого момента выхода из игры – или, если угодно, исчезновения, – в нем начали подниматься страх и ощущение какого-то давления.

Джек прервался на миг и щелкнул пальцами.

– Давления! – повторил он. – Вот что я так старался вспомнить! Однажды, без особой причины – может быть, мы беседовали о научной фантастике, но точно не о нардах, – Мэннинг спросил меня, не ощущаю ли я давления, которое выжимает меня из мира, выбрасывает в неизвестном направлении, как яблочное семя, или…

– Или просто растворяет в пространстве и во времени, – пробормотала Джоан.

– А если серьезно, Джоан? – спросил ее Джек. – Как можно ощущать, что ты растворяешься в материальном мире?

– Все на свете способно ощущать, даже атомы, иначе реальность не могла бы удерживать равновесие. Так однажды сказал Мэннинг. А еще я вспомнила другие его слова: человек всегда должен иметь под рукой собранный чемодан, на случай если его внезапно позовут в дорогу. Только не помню, следовал ли он своим советам.

Брин слушал разговор с обычным обеспокоенным видом, и вдруг его прорвало:

– Кажется, я припоминаю, что возле его кровати всегда стоял небольшой чемодан. А теперь чемодана там нет.

Однако обеспокоенное и озадаченное выражение так и не исчезло с его лица.