Корабль отстоя

Котик отличался довольно независимым характером, и мы следили за этой встречей с большой тревогой, но он обнюхал малыша, а потом тот запищал и полез под него.

Кот оторопел. Он поднимал лапы – передние и задние – он перешагивал аккуратно, чтоб не наступить, а Васька – так мы его назвали – все к нему лез.

Наконец Кот сдался и лег, Васька забрался к нему на живот и успокоился. Кот его лизнул, мы разошлись.

Эта дрянь – Васька, естественно, – выросла довольно быстро, оказалась жутко игручей и в конец загоняла старика Кота.

Васька подкарауливал его у каждой двери, подстерегал и нападал из засады.

Тот доставал его лапой с уха и прижимал к земле, но только этот маленький негодяй оказывался на свободе, как нападение повторялось.

Бабушка гонялась за ним с веником, чтоб он только не приставал к старику.

Ваську украшал огромный хвост-веер. Это был пушистый сибирский кот.

Через много лет старый Кот упал с балкона, разбился и умер.

Я как чувствовал, что вот сейчас он разбился, вдруг прибежал с кухни на балкон и посмотрел вниз – он там лежал.

Я слетел по лестнице, обежал двор и вылетел на улицу.

Я схватил его на руки, он не дышал, и из пасти текла кровь.

Я плакал так, что кто-то проходивший мимо, сказал, усмехнувшись: «Смотри-ка, над котом!..».

– «А вы, а вы!.. " – только и смог я сказать между душившими меня спазмами.

Мы похоронили Кота в степи. Вырыли могилу и положили сверху камень.

Васька старился медленно. С балкона он падал раз пять. Всякий раз приземлялся удачно.

Шестой раз он упал уже в преклонном возрасте, разбил себе нос и задние ноги.

Он их волок за собой и жутко нуждался в человеческом участии, и поэтому взбирался на кресло, где я сидел, подтягиваясь на передних.

– Ну что же ты, старина, ну иди, поглажу, – говорил я и гладил, гладил калеку кота.

Потом он научился ходить.

Потом умер, забравшись под шкаф.

Книги

Я очень любил читать. Любимое я читал сто и двести раз. Например, Тома Сойера или «Всадник без головы». А потом я разыгрывал все прочитанное на кровати.

У нас была низкая самодельная кровать на панцирной сетке, где одеяло – равнина, а подушка – гора, и сам я полз из последних сил, истерзанный колючками, обезумевший от жара в крови.

Я стонал – меня никто не слышал. Я истекал кровью, и мухи роились надо мной.

Теряя сознание, я доставал револьвер, чтоб прицелится в леопарда, спустить курок и в облегчении затихнуть.

Мама нам читала «Руслана и Людмилу» и «Двенадцать стульев». Нам было лет по десять-двенадцать и мы помирали от смеха над беднягой Паниковским.

Потом, конечно, О. Генри, «Без семьи», Джером К. Джером, Марти Ларни, Диккенс, «Кола Брюньен», старые журналы «Вокруг света», «Белый клык», «Три мушкетера», «Война и мир».

Я замерзал, лежал на поле брани, тонул, шёл по скрипучему снегу.

Братья тоже читали, но я всегда понимал, что я другой, а они – другие. Я от этого сильно страдал. Я хотел быть, как они – я их очень любил.

У меня ничего не получалось.

– Мама! – ябедничали они. – А Сашка опять вместо уроков читает книжки, и ты ему ничего не говоришь!

– А вы учитесь, как он, и я вам тоже ничего не буду говорить.

– Да-аа… хитренькая…

Я действительно хорошо учился. Хватал налету, быстренько делал уроки и заваливался на кровать с книжкой.

Под чтение удобно было грызть сухари. Старый хлеб бабушка превращала в сухари. Мы их целый день грызли.

Хотя ябедничал на меня один только Валерка, а Серега – никогда, Серега обижался. Он считал, что мама любит меня больше всех.

В детстве любовь взвешивается на особых детских весах.

Между собой мы считали, что я – любимец мамы, Серега – папы, а Валерка – бабушки.

Она его действительно обожала, и он вытворял с ней всякое. Например, она бежала в туалет и по дороге кричала: «Ой! Ой!» – а он, смеясь и крича то же самое, успевал её обогнать и закрыться в туалете, а она, тоже смеясь, молотила в дверь: «Негодяй, выходи!»

Мы бы с Серегой на такое не решились, а этому охламону – все сходило с рук.

Папа мне подарил книгу «Звери и птицы нашей Родины». Папа её подписал: «Дорогому сыну Саше, большому другу всего живого».

Это был, пожалуй, единственный раз в жизни, когда он меня приласкал.

Поэтому, наверное, я своего сына ласкаю при каждом удобном случае.

Сестрёнка

Поскольку все мы родились мальчиками, то страшно смущались, если рядом оказывались девочки.

И нам всегда очень хотелось иметь сестрёнку.

– А зачем вам сестренка? – спрашивали нас.

– Ну-уу… – отвечал за всех Серега. – Мы б её колотили…

У маминой подруги, тети Дзеры, росла дочка Таня. Она была младше Валерки года на три. То есть я старше её лет на шесть.

Если мы попадали к ним в гости, мы бегали за ней и тормошили. Нам было приятно её касаться. Она вся такая аккуратненькая.

Ну, а где прикоснулись, там и прижать не грех.

– Ой! – прибегала она и бухалась на кровать. – Они меня умучили!

Тётя Дзера и Попов – так почему-то, называли её мужа – жили на территории киностудии «Азербайджан-фильм» имени Джафара Джабарлы – там они работали вместе с нашей мамой.

Они в кино делали звук.

Оказалось, что всё, что говорят актеры в кадре, они потом ещё раз в студии наговаривают.