А там у них во всю пальпация, он давит руками на пузо, вроде остро не болит, но живот я чувствую. Короче, сам пошел на операцию. Какая-то старуха меня брила. Я ей: «Хоть волосню-то чужую с бритвы сними, должна быть хоть какая-то дезинфекция, гигиена…» (Опять же Советская власть. Тогда все было просто.) Она меня, естественно, посылает, но не на операцию, а значительно дальше…
Пришел в палату. Сижу, жду экзекуции. Заходит чудненькая девочка, говорит:
— Идемте бриться.
— Опоздала, кума! Э-хе-хе. Раньше надо было.
Иду сам в операционную пешком. Смотрю, будущий мой резака моет руки. И вывозят от него какого-то мужика. Синюшный, б… Я спрашиваю: «Я такой же буду?»
Он оптимистично: «Хуже будешь».
Тогда делали местный наркоз. Я видел, как он меня вскрывал. Сразу кровища пошла. Я начал дергаться…
— Да убери руки. Мешаешь.
Я держу руки на весу, говорю: «Они у меня затекают».
Хирург показывает: «Делай вот так».
Я делаю «вот так».
Местный наркоз, все нормально. Но самое главное! Это была пятидесятая больница, та же Тимирязевка!!!
— Какая у вас больница? Пятидесятая? Да подождите, мне ж, по-моему, именно у вас аппендикс удаляли.
Я запомнил имя хирурга на всю жизнь — Виктор Ломако.
— Он у нас до сих пор работает. Но только он теперь старичок.
Елки-палки, что там фатум, что там телепатия. Именно в этой больнице, именно в это время, и не в восемь лет, не в десять, а точно так же в двадцать три, но с разницей в тридцать три года нас с сыном оперировали.